Неверные шаги - Мария Адольфссон

— Когда это случилось?

— В конце лета, в тот год, когда мы там поселились. До тех пор все было замечательно, но резко изменилось, когда Анна-Мария захворала.

Август или сентябрь семидесятого, а ведь как раз в то время Анна-Мария ждала Сюзанну, думает Карен. Узнать, что муж тебе изменил, когда ты сама ждешь ребенка, тут кто угодно потеряет самообладание. Особенно если приходится делить кров с этой другой женщиной. Кров, который принадлежит тебе самой.

— Брендон верно сказал, атмосфера стала крайне тягостной, и никто из нас не знал, что делать с депрессией Анны-Марии и с отчаянными попытками Пера вывести ее из этого состояния. Но далеко не все придавали случившемуся серьезное значение. В те годы многие считали неверность типичной мелкобуржуазной выдумкой.

— Как реагировали Тумас и Ингела?

— Ингела с самого начала смотрела на жизнь просто. Да в общем-то все мы приехали в усадьбу с несколько наивным представлением, что будем делить всё и избавимся от буржуазных условностей, однако в решающий момент все спасовали. Даже Ингела. Она плохо себя чувствовала, оттого что Анна-Мария захворала, но не думаю, будто она считала, что они с Пером поступили неправильно.

— Пожалуй, лучше всех отнесся к этому Тумас, хотя Пер был его близким другом, — вставляет Брендон. — Собственно, он единственный из нас действительно жил так, как учил. Live and let live[8], все мое — твое, ну, вы знаете. Именно они с Ингелой и были самыми отъявленными хиппи, понимаете? Шли на все, а вот мы, остальные… н-да…

Брендон умолкает, берется за чайную чашку.

— Так или иначе, они выдержали дольше нас, — говорит Джанет. — По-моему, оставались там еще несколько месяцев, а потом вернулись в Швецию. Они и Диса. Но у нас, в сущности, с тех пор не было с ними никакой связи.

— И с Пером и Анной-Марией тоже, хотя вы все жили на Хеймё?

— Я же говорил, несколько раз мы сталкивались с ними в Дункере, обещали как-нибудь заехать в Лангевик, но так ничего и не вышло. Воспоминания-то невеселые.

— Вы не знаете, что сталось с Ингелой и Тумасом, после того как они уехали?

— Их дороги разошлись. Она так и не бросила наркоту, а он коренным образом изменился, надел костюм и галстук. Мало-помалу возглавил отцовское предприятие. И старый хиппи Тумас Экман разом превратился в записного капиталиста. К сожалению, несколько месяцев назад он умер.

— Вот оно что. А как вы узнали о его смерти? Вы же говорили, что не поддерживали связь.

— Нам рассказал сын, Дилан, когда приезжал летом погостить. Он слыхал на работе. Видимо, Тумас был известной фигурой в деловых кругах, а Дилан знал, что в молодости мы были с ним знакомы. Ему куда больше нравился Тумас Экман, чем родной отец. — Брендон криво усмехается. — Порой яблоко все же падает далеко от яблони.

— Ну а Ингела? Она жива?

— Понятия не имеем, — коротко бросает Джанет. — Контактов не поддерживаем.

— А Диса?

— Сожалею, но для нас все это в прошлом.

И словно подчеркивая, что больше им рассказать нечего, Джанет встает и начинает убирать со стола.

Пожалуй, надо кончать, думает Карен, когда полчаса спустя выезжает на шоссе, направляясь в Дункер, в управление. Пора мне оставить в покое давнюю коммуну хиппи и сосредоточиться на кражах со взломами.

Легкая солнечная дымка пробилась сквозь тучи, и дорога кое-где уже начала подсыхать. Глянув на часы, Карен прибавляет скорость и пытается стряхнуть досадное ощущение, что Брендон и Джанет Коннор рассказали не всю правду.

Она поправляет кипу бумаг, наклоняется и включает звук.

— Допрос Линуса Кванне, подозреваемого в кражах со взломом, попытках поджога и убийстве, возможно, по неосторожности. Присутствуют Линус Кванне, а также адвокат Гэри Братос и инспекторы уголовного розыска Карл Бьёркен и Карен Эйкен Хорнби.

— Я, черт побери, никого не убивал. Нечего вешать на меня то, чего я не совершал.

Голос неожиданно низкий, резко контрастирующий со щуплой мальчишечьей фигурой. Карен вспоминает кадры паромных камер слежения; они с Карлом думали, ему лет шестнадцать-семнадцать. Однако Линусу Кванне уже двадцать четыре, и он успел отсидеть три срока в тюрьме Кабаре. Первый за непреднамеренное убийство.

Инцидент, стоивший жизни Ларсу Хайдену, известному полиции двадцативосьмилетнему наркоману и алкоголику, адвокат Линуса Кванне представил тогда, шесть лет назад, как сущий подвиг. Новогодний праздник, который чуть не с самого начала пошел наперекосяк, бесповоротно закончился, когда Кванне застал свою тогдашнюю подружку в одной из спален. На ней лежал Хайден, в спущенных штанах, приставив ей к горлу нож. Приговор суда гласил, что первый ножевой удар действительно мог быть нанесен в порядке самообороны, когда Линус Кванне пытался разоружить Ларса Хайдена. Однако последующие четыре ножевых удара признали “превышением самообороны”. Но юный возраст Кванне и тот факт, что ранее он судимостей не имел, обеспечил ему мягкое наказание. Отсидев пять из назначенных девяти месяцев, Кванне с учетом хорошего поведения был выпущен на свободу, так как, по совокупной экспертной оценке, риск, что он совершит повторное преступление, был невелик.

Однако Линус Кванне решил не ударить в грязь лицом и отсидел несколько более коротких сроков за хранение наркотиков и один за довольно крупную кражу цветного металла. Последний раз он откинулся из Кабаре в июле.

Сейчас он непринужденно развалился в кресле, нахально закинув одну ногу на колено другой.

Гэри Братос успокаивающе кладет руку на плечо клиента.

— Разумеется, ты никого не убивал. Сейчас мы спокойно послушаем, что имеет сказать полиция. Будет очень интересно, — добавляет он, усмехаясь уголком рта.

— О’кей, Линус, — говорит Карен. — В десять сорок пять тебя взяли в твоей квартире на Талльвег в Лемдале. При аресте произведен обыск и, помимо значительного количества наркотиков, обнаружены также предметы, обозначенные в списках украденного при взломах домов на Ноорё и Хеймё. Как ты это объяснишь?

Линус Кванне подавляет притворный зевок, слегка выпрямляет спину, сцепляет руки на затылке.

— Как объясню? Что ищейки вышибли мою входную дверь и ворвались в квартиру, когда я спал, да? Никак не объясню.

Карен быстро смотрит на Карла. Скептически вскинув брови, Карл надул щеки и теперь выпускает воздух, недвусмысленно иллюстрируя их общие мысли: “Н-да, хорош фрукт, такого быстро не расколешь”.

Не позволяя себя спровоцировать, Карен повторяет вопрос:

— Я имею в виду, как ты объяснишь наличие краденого у тебя в гостиной и под кроватью.

Линус Кванне пожимает плечами и ухмыляется во весь рот, так что снюс под верхней губой грозит выпасть на колени.