Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

Николай Иванович не представлял, что может кричать таким голосом. Он не узнавал его, поэтому сама ситуация принимала для Полетаева вид кошмарного сна. В его ушах звенел крик петуха, певшего дуэтом с недорезанной свиньей...

– Пароль, Полетаев, пароль!..

– 545782...464... Господи боже, Хорошев!! Я через руку вижу вас...

Седой дождался, пока Николай Иванович, повернувшись на бок, закончит извергать рвотные массы, и, воспользовавшись ножом как рычагом, вернул его в исходное положение.

– Это просто шок, Полетаев. Скорее психологический, чем болевой. Но вы опять меня обманули. И мне придется продолжить...

– Не надо!.. Не надо... Вместо предпоследней четверки – нуль... Будь ты проклят...

Хорошев усмехнулся.

– А вот сейчас верю. И знаете, почему? Не может быть, чтобы среди девяти цифр не было ни одного нуля.

Открыв записную книжку, которую он не собирался прятать в карман с самого начала, он изменил на табло информацию и удовлетворенно защелкнул пластиковые створки.

– А теперь давайте проверим код для операций с суммами на счете.

Полетаев поклялся, что, обманув его единожды, ему не было смысла обманывать его во второй раз. И Хорошев поверил. В конце концов, убедиться в искренности Полетаева при любом раскладе можно будет лишь тогда, когда он доберется до телефона.

– Послушайте, Хорошев... – Заметив, как изменился взгляд подполковника, Николай Иванович заметался по траве. – Послушайте, не совершайте греха... Умный пастух снимает с овцы шерсть, а не шкуру... Вы не можете меня убить! Неизвестно, как обернутся ваши дела в Швейцарии, а я как раз тот, кому в силах вас обеспечить даже без этих проклятых миллионов!! Вы думаете, что Уса я послал, чтобы убить вас?! Это ерунда!! Кто вас смог в этом убедить?! Покажите мне его, и я возьму этого типа к себе в фирму менеджером по продажам жилья! Единственное, что я сделал, это пустил в окно ракету! Но я клянусь, что сделал это неумышленно.

Седой вынул из земли лезвие и обтер его о брючину Николая Ивановича до хищного блеска.

– Все, что ты сделал неумышленно, Полетаев, это родился. И то, едва появившись на свет, стал орать и что-то требовать. Я ведь тебя просил о такой малости... Вернуть картину... Что тебе стоило это сделать? А ты, уверовав в себя, выстроил план... Да, план... Вы решили самому себе продемонстрировать, что счастье близко. – Хорошев поднял на жертву взгляд, и тому показалось, что это взгляд из-под капюшона. – Я вам объясню, Полетаев, что такое счастье. Чуть позже... А сейчас, на всякий случай, просто так, ради любопытства – кто вывел вас на шведского любителя старины?

– Он живет. В Тернове. На улице. Доброслободской. – Полетаев, слушая своего визави, мог говорить лишь отрывисто.

– А поточнее? Фамилия там, адрес...

Полетаев назвал. Он не мог не назвать. Он впал в ступор, когда понял, что все обращения к нему Хорошев употребляет в прошедшем времени.

Седой поднялся на ноги.

Закрыв глаза, Полетаев приготовился если не почувствовать, то хотя бы не увидеть свою смерть. Каково же было его изумление, когда до его слуха донесся хруст веток!

Хорошев... уходил?!!

Широко раскрыв глаза, Николай Иванович почувствовал, как внутрь него прозрачным и теплым питоном заползает ни с чем не сравнимое, новое ощущение...

И этот уже почти скрывшийся в чреве питон мгновенно превратился в заледеневший шланг, когда до мошенника дошло, что подполковник остановился...

Николай Иванович смотрел в эти мутные глаза, в которых светилась смерть, и ему казалось, что под капюшоном – пустота...

– Вот эти три секунды, Полетаев, и называются счастьем.

Расплата за самовольство последовала незамедлительно.

Едва Антон и Пащенко отъехали от того места, откуда только что увезли Эйхеля, судья ощутил в кармане пиджака нервное подергивание телефона, поставленного в режим вибрации. Струге вялым, почти пьяным жестом вытащил трубку и прижал ее к уху.

– Струге, слушаю...

– Кажется, это не самый умный шаг, который вы могли совершить этим вечером?

Антон мгновенно представил перед собой это лицо, испещренное рытвинами, и рыбьи, бесчувственные глаза. Даже сейчас, когда сознание любого нормального человека должен ступорить шок, этот голос был по-прежнему деловит и спокоен. Профессионал...

Он делает свою работу, полагая, что она – призвание настоящего мужчины и гражданина. На столе перед человеком, на его рабочем месте, могут лежать общепринятые законы, утвержденные и официальные. Но каждый человек держит в своем кармане один личный, им же разработанный, утвержденный им же и им же подписанный. Этакий коран для служебного пользования.

– Вы о чем? – поинтересовался Струге и закрыл глаза.

– Боюсь ошибиться, но, кажется, я просил вас встретиться с известным вам человеком на автомобильной стоянке у входа в кинотеатр «Искра». И меня несколько озадачивает факт того, что вы, вместе с этим лицом, подъехали к банку, расположенному в двухстах метрах севернее. В результате этой шутки убит сотрудник нашей службы, двое ранены, а оба участника сделки исчезли в неизвестном направлении. Сейчас выясняется, что один из них убит, и дело осложняется тем, что он является гражданином Швеции. А теперь оказывается, что убит еще и сотрудник милиции, оказавшийся на этом месте самым непостижимым образом! Слишком много непонятных для нас событий. Однако загадки для того и существуют, чтобы их разгадывать. Эта череда событий, вплетенная в паутину совпадений, несомненно, будет распутана и смотана в клубок. И положена на полку. Однако как определить в ней вашу роль? Когда мы договаривались сотрудничать, пункта о самовольном изменении плана действий в разделе ваших прав я что-то не наблюдал. Что это, Антон Павлович? Глупая ошибка, связанная с непроходящим детством, или действие направленного характера?

Догадываясь, что его открыто провоцируют на конфликт, судья придавил свой гнев. Так с ним уже давно никто не разговаривал... Да что там! Так с ним вообще никто и никогда не разговаривал! Не потому, что он судья и уважаемый юрист, а по простой причине того, что за такие слова можно ответить далеко от зала заседания. Оскорблений Струге не прощал, считая их несвежей перчаткой, брошенной в лицо. Забыть этот запах не позволит совесть, и, чтобы его перебить, Антон полагал возможным отвечать сразу. Людей, пользующихся минутой власти для того, чтобы унизить первого попавшегося под руку, судья считал не самыми лучшими, поэтому никогда не опускался до оскорблений сам. Рябой этого не знал, да и не мог знать. Когда и при каких обстоятельствах ему мог попасться на дороге, ведущей к вершине карьеры, мелкий чиновник из Тернова – судья Струге? Откуда знать этому парню из Москвы, переболевшему в детстве оспой, что на периферии великой страны живут особи, не позволяющие не только кусать себя, но и даже гавкать в свою сторону? Но это лишь кажется оправданием ошибки. А на самом деле это формальное доказательство того, что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя оскорблять людей. Струге это знал. Этого не знал рябой. Он слишком занят государственными делами, чтобы обращать внимание на такую мелочь, как межличностные отношения. Однако это не есть факт того, что дела государевы творятся посредством уничтожения достоинства государевых мужей. Вот это и есть самая настоящая ошибка.