Остров Сахалин - Эдуард Веркин

Чек забыл, как звали его мать, она умерла, когда тому едва исполнилось три месяца. Его кормилицей стала кореянка без имени, потерявшая своих детей. Она привязалась к мальчишке.

Когда ему исполнилось восемь, он и его кормилица собирали на склоне горы кислицу. Кислица росла вдоль ручейка, берущего начало в источнике. Они набрали по две корзины и, утомившись, решили отдохнуть. Он уснул на траве у воды, а его кормилица остужала в ручье ноги, распухшие от усталости. Проходящий мимо свободный поселенец из каторжан решил напиться и, опустившись на колени, стал зачерпывать из ручья воду. Вдоволь напился, но тут его угораздило посмотреть вверх, и он увидел кореянку, которая погрузила ноги в ручей, в воду, которую он пил.

Каторжанин пришел в ярость, задушил кормилицу веревкой от вещевого мешка и сбросил ее под гору. После этого он заметил спящего в траве мальчишку, убил и его, разбив ему голову тяжелым плоским камнем и сломав позвоночник. Мальчишку каторжный не стал сбрасывать вниз, повинуясь внезапному и необъяснимому порыву, он уложил тело между валунами и составил над ним невысокий каменный холм.

Мальчик выжил каким-то непостижимым образом. Чек искал их сутки, обходя гору по спирали сверху вниз, и к вечеру нашел у подножия место, куда упала кормилица – кровь и поломанные ветки. Само тело исчезло, скорее всего, его утащили ханы. Тела ребенка Чек тоже не нашел. Он вернулся наверх, на гору, а на следующее утро приполз он. Его голова была разбита, ноги отнялись, но некоторым чудом он оставался жив, хотя не мог говорить и почти ослеп.

– Но это прошло, – говорил Чек. – Голова зажила, кости срослись, а позвоночник вытянулся. Вернулось зрение, и он снова стал ходить. Не сразу, конечно, с костылем, с палкой. У нас дома висел мой старый багор, он ходил с ним. Ты заметила? Эту штуку с камнями? Это впечатляет…

Он мог поставить багор на тыльник, и багор не падал. Он легко находил равновесие, составляя пирамиду из двух стульев. Его было сложно сбить с ног, он был словно приклеен к земле, даже землетрясения не моги его поколебать. Он почти никогда не поскальзывался и почти никогда не падал. Человеку казалось порой, что центр тяжести у этого мальчишки находится где-то в пятках.

Еще когда он лежал у стены с переломанной спиной, Чек притащил с реки ведро гладких круглых камней и высыпал их под матрас из водорослей, чтобы оставалось меньше пролежней. Когда Чек вернулся вечером, он обнаружил столб, построенный из окатышей. Все камни, принесенные Человеком. Столб уходил под потолок.

Через полгода он смог подняться на ноги. Он взял багор, приспособил к нему рожон и ходил как с костылем. Тогда Чек начал его учить.

– Он был чудесным учеником, – говорил Человек. – Он и сейчас лучший, думаю, ты заметила. Он выведет нас отсюда. Знаешь, у меня имеются некоторые сбережения и некоторая недвижимость. Не здесь, разумеется, там… – Чек махнул в сторону юга. – Я прожил жизнь не зря, я тропил тропы. Главное – выйти в море. В Невельске у меня был старый знакомый, как и я, Прикованный к тачке, он торговал морскими червями… Он поможет нам выйти в море…

Чек рассказывал, как легко на Невельском рейде подкупить каботажного офицера, на любом судне легко и за незначительную сумму. Переберемся через Лаперуза, заживем. Человек спрашивал, достаточным ли влиянием обладают мои родственники и знакомые. Несомненно, достаточным, добиться пропуска на Остров без такого влияния невозможно.

– Непонятно, однако, как батюшка отпустил вас сюда, – щурился Чек. – Он безрассудный человек, воистину безрассудный…

Я отвечала, что батюшка был против, но надо учитывать тот факт, что я самостоятельный человек – это раз, и что я отправлялась на остров задолго до землетрясения и всех этих беспорядков. Кроме того, я ехала на остров под эгидой Академии наук и долго училась стрелять.

– Вы – чудесная девушка, – Человек смеялся. – Чудесная. И умеете стрелять. Вы прямо как из романов. У вас была собака? Я могу много рассказать об этих восхитительных тварях…

Дорога бесконечно тянулась вверх, вокруг возвышались настоящие горы, а никакие не сопки. Землетрясение не задело дорогу через перевал, и я отмечала остатки еще довоенного дорожного устройства – проржавевшие отбойники и бетонные блоки с сохранившейся кое-где краской. Было видно, что дорога поддерживалась в рабочем состоянии, что по ней возили военные грузы из Корсакова в Невельск и дальше, на Крильон, туда, к катерным базам, прикрывающим южную часть острова.

– Некоторые рекомендуют непременно выдерживать ее несколько дней, чтобы шкура отходила равномерно…

К полудню Чек начал выдыхаться, и мы часто останавливались и ждали, пока он восстановится. Отдыхая, Человек играл с Ершом в «камень-ножницы-бумагу» и всегда выигрывал.

Артем уходил на разведку, возвращался, говорил, что впереди спокойно, и ждал вместе с нами. Чек отдыхал все дольше и дольше, дышал с трудом, вываливая язык, а потом пряча его обратно в рот руками. Ерш молчал. Артем молчал и хмурился.

К полудню я потерялась в подъемах и спусках. Чек сказал, что от Огоньков до Невельска пятьдесят километров подъемов, спусков, снова подъемов, серпантинов. Перевал не был единым горным хребтом, дорога огибала все встречные горы, и когда уже казалось, что мы должны начать спуск, показывалась еще одна гора, на которую требовалось взбираться.

Мимо нас не проехала ни одна машина.

К вечеру вымотались. Чек, Ерш и Артем особенно, хотя Артем и держался. Иногда Чек падал и лежал в пыли. Я предлагала Артему остановить несколько китайцев и заставить их тащить Человека на носилках, но Артем говорил, что не стоит. Лучше бы убраться с дороги, так безопаснее, к сожалению, перевал вне дорог труднопроходим, по тропам и ручьям путь займет дней десять, если не больше. Так что дорога. На дороге опасно, чем выше, тем напряженнее становился Артем, и молчаливее становился Чек, он все хрипел и смеялся.

Когда стемнело, остановились, вползли в гору, но не до верха, отыскали площадку над дорогой, с краю от осыпи, между ручейком из белых окатышей и сухими кустами. Удобная позиция, сверху никто не полезет, снизу бесшумно не подняться, съедешь по камням. Удачное место, год можно просидеть. И китайцев вокруг не оказалось – часть отстала, часть, напротив, ушла вперед, мы остались одни под звездами. Снова пылало небо на севере и белело на юге, восток вспыхивал молниями, а на западе была тьма.

Артем наломал веток и зажег костер, мы сидели вокруг и, хотя сильно устали, никак не могли заснуть, ни я, ни Чек, ни Ерш, я видела, как блестят его глаза. Кустарник горел хорошо, немного трескуче, брызгая по сторонам крупными малиновыми искрами, Чек вытянул ноги к огню, стянул ботинки и шипел, когда искры садились на пальцы. Но ног не убирал.

– Ты знаешь, что между небом и землей натянуты канаты? – спросил Чек.

– Да, что-то слышала. Нити Хогбена, если не ошибаюсь. Их открыли еще до Войны.

– За две недели до первого удара, – уточнил Чек. – Я помню, я был там, на Русском, там чудесные подземелья…

Искры не гасли.