Остров Сахалин - Эдуард Веркин

Стихи он читал превосходно.

Человек читал злые, веселые стихи, искренне щелкал обломанными зубами, тряс остатками седой гривы, грозил кулаком то китайцам, а то и небу, которое здесь висело особенно близко. Так хорошо читал стихи только один человек, Сиро Синкай, на зимней заснеженной улице, давно. Я его убила.

Артем усмехался, а я слушала.

Чек скоро выдохся, и стихи кончились. Мы переехали старый мост над полувысохшей рекой, дорога свернула к горам. Или к слишком крутым сопкам… Нет, наверное, все-таки к горам, вокруг которых завелись фанзы, сараи и хижины самого разного вида, правда, не в таком количестве, как в Южном.

– Это Огоньки, – сказал Чек. – Прекрасный был поселок до Войны, чудесный, мы сюда с ребятами ездили. Знаете, здесь удивительная почва, на ней рос виноград, росли арбузы. Благодатное место, райский уголок. Вон там… – Чек указал пальцем. – Да-да, вон там, правее, гора Влюбленных, фантастическое место, такой воздух, такие травы! Здесь тек прекрасный ручей, а где он впадал в реку – водопад. Я помню. Мы сидели вон там, рядом с водой, и слушали ее звук. Вы когда-нибудь слышали водопад?

– Да, – сказала я. – В Японии.

– Там другие водопады, – отмахнулся Чек. – Они совсем не те, они неправильные. Эх, видели бы вы эти места! А сейчас…

Да, если здесь и было раньше райское местечко, то сейчас от него не осталось и тени. Горы, некогда зеленевшие лесом, стояли голы и черны, лес давно выгорел, а тот, что недовыгорел, пустили на жилища, отчего они походили на куски угля. В этих странных домах, правда, кажется, не осталось прежних жителей, теперь дома стояли пустые и потихоньку разбирались на дрова.

Появились китайцы, пожалуй, несколько тысяч, они молча шагали в сторону Ловецкого перевала, не замечая нас.

Огоньки. Девочка, моя милая девочка, за райскими вратами давно уже распотрошили последнего единорога, ты же знаешь.

Артем сказал, что двигатель начал потеть маслом и перед подъемом на сам перевал его необходимо хоть немного охладить. Он сдал обороты и вырулил к бетонному каркасу разрушенного еще во время войны двухэтажного здания. Мы остановились. Артем сказал, что следует перекусить, потому что подъем предстоит долгий. Перекусить все были не против, а мне, наоборот, есть не хотелось. Огоньки.

Сквер и памятник. Сквер давно вытоптали, кроме того, он зарос невысокой колючей дрянью, мелким выродившимся кустарником, шипастым, с красными цветочками, а памятник устоял, но сделался безобразным, его объели кислотные дожди и выщербили ветры, и теперь в нем с трудом угадывался человек.

Я приблизилась к памятнику и довольно долго смотрела на него, пытаясь в размытых линиях увидеть черты лица, понять, кем он был. Скорее всего, старинный герой, отмеченный бронзой за подвиги. Разрушенное здание являлось школой или чем-то подобным, прошлые дети смотрели на памятник и брали с него пример. Возможно, космонавт, или выдающийся деятель здравоохранения, или геолог… Вдруг представилось, что это местный футуролог, Кассандр Амадей Лето. Ему поставили памятник еще при жизни, но время обошлось с ним сурово, не сохранив ни имени, ни лица, ни его предсказаний, и лишь будущее, равнодушное и неприступное, сохранит в себе память о нем. Странно, что памятник уцелел. Что его не распилили, не повалили ради каких-то непонятных целей.

Человек и Ерш ели, Артем возился с квадром, а я знала, что будет дальше.

Двигатель не завелся. Артем долго дергал пускач и пытался растолкать квадр с хода, однако ничего не получилось; Артем полез в мотор и скоро нашел причину – отставший контакт генератора, всю дорогу в гору аккумулятор не заряжался, и теперь оживить машину не представлялось возможным. Артем некоторое время сосредоточенно пинал колесо квадра, потом успокоился.

Дальше мы шли пешком.

Ловецкий перевал, соединявший центральную часть острова с его южной оконечностью, выглядел мертво. Леса, некогда в изобилии зеленевшие здесь, пришли в негодность и высохли, так что основной цвет местности стал красно-ржавый и черный от множества подпалин. Артем рассказал, что раньше на перевале селились китайские общины, занимавшиеся заготовкой топлива. Рубка леса на Сахалине запрещена; некоторые квоты имеют лесозаготовительные компании, состоящие из бывших каторжников, впрочем, квоты эти невелики и едва-едва покрывают потребность в строительных материалах, добывать же лес в качестве источника дров нельзя вовсе. Зимы же на острове случаются если и не лютые, то вполне прохладные; отапливаться покупаемым углем может лишь состоятельный островитянин, большинство находит другие способы.

В условиях нехватки топлива расцвела заготовка хвороста и сухопада, поскольку отмершие ветки и упавшие деревья собирать разрешалось; артели, которые занимались этим промыслом, базировались в окрестностях Южного. Едва наступала весна и сходил снег, группы собирателей направлялись в леса, сохранившиеся в районе. Они добывали валежник и сухопад, сортировали, разделывали, прессовали и вывозили на склады возле города; кроме того, использовалась сухая хвоя, шишки, мох, торф – артельщики выгребали все, что могло гореть, – именно эти склады мы видели недавно в Южном.

В оставленных нами Огоньках долгое время располагался лесной пост, занимавшийся надзором за просторами и контролем за добычей топлива, однако со временем средств на содержание этого поста стали выделять все меньше и меньше, и в итоге его ликвидировали; в отсутствие контроля начались многочисленные злоупотребления, а потом и злодеяния. Артели, которым удалось объединить мощности, занялись планомерным уничтожением оставшихся лесных массивов. Технология этого процесса, по словам Артема, была предельно проста: лесозаготовители бурили вокруг выбранного дерева шурфы и закачивали в них соленую воду, которую брали в море. При наличии малоограниченных людских ресурсов должное количество морской воды доставить до цели сложностей не представляло – от побережья в глубь острова пролегли тайные соляные тропы, по которым доставлялась в канистрах вода. Артем рассказал, что сам участвовал в некоторых облавах и засадах, установленных на водяных тропах, впрочем, при такой протяженности береговой линии контролировать все не удавалось. И очень скоро лес начал гибнуть в массовом порядке, и это можно вполне наблюдать здесь, на Ловецком перевале, который похож на шкуру леопарда. Природное равновесие было нарушено, леса страдали от пожаров и засух, зеленый цвет здесь встречался редко.

– Царство теней, – усмехнулся Чек и указал пальцем вверх: – Я видел, как они смотрят на нас. Девочка, моя милая девочка, я тебе говорил…

За райскими вратами красные волки давно разорвали последнего единорога.

Ерш шагал медленно, и Чек шагал медленно, и я медленно, Артем уходил далеко вперед, оценить обстановку, и возвращался или дожидался у обочины. Китайцы при виде него переходили на другую сторону.

Чек рассказывал. Сначала я не понимала и не слушала, но Чек продолжал рассказывать.

Он родился ранним утром в час Дракона, в день Дракона, в год Дракона. Чек помнил, тогда еще он вел календарь и видел в этом смысл, его завораживали цифры, Человеку нравилось, что каждый день учтен и вписан.