Дневники вампира: Возвращение. Тьма наступает - Лиза Джейн Смит

Мэтт посмотрел на миссис Дунстан.

– Клянусь, я не видел Кристин… уже почти год. В конце года у нас был карнавал, и она помогала мне с катанием на пони, но…

Миссис Дунстан медленно кивала.

– Ты тут ни при чем. Точно так же она ведет себя и с Джейком. Своим родным братом. И… со своим отцом. Но я говорю тебе правду – никакой другой девушки мы не видели. И сегодня к нашей двери никто, кроме тебя, не подходил.

– Ясно.

На глазах у Мэтта уже выступали слезы. Его разум, нацеленный в первую очередь на собственное выживание, советовал экономить воздух в легких и не спорить. Разум посоветовал ему сказать:

– Кристин… мне нечем дышать…

– Но я люблю тебя, Мэтт Хани-батт, сладенький. И я хочу, чтобы ты никогда от меня не уходил. Тем более к этой старой шлюхе. Старой шлюхе, у которой червяки в глазницах…

И снова мир вокруг Мэтта зашатался. Но он не мог вдохнуть. У него в легких не осталось воздуха. Выпучив глаза, он беспомощно повернулся к мистеру Дунстану, который стоял ближе всех.

– Нечем… дышать…

Откуда у тринадцатилетней девочки столько сил? Чтобы оторвать ее от Мэтта, потребовались совместные усилия мистера Дунстана и Джейка. Нет, даже это не помогло. Перед глазами уже начали пульсировать серые пятна. Ему нужен был воздух.

А потом он услышал резкий стук, перешедший в смачный звук. А потом – еще один. Неожиданно он смог вздохнуть.

– Нет, Джейкоб! Не надо больше! – крикнула миссис Дунстан. – Она его отпустила, не бей ее больше.

Когда зрение Мэтта восстановилось, мистер Дунстан вправлял в брюки ремень, а Кристин завывала:

– Ну па-падажди у меня! Па-па-падажди у меня. Ты еще увидишь!

С этими словами она выбежала из комнаты.

– Не знаю, станет вам от этого лучше или хуже, – сказал Мэтт, когда его дыхание восстановилось, – но Кристин – не единственная девочка, которая так себя ведет. В городе есть еще как минимум одна, с которой происходит…

– Меня волнует только моя Кристин, – сказала миссис Дунстан. – А эта… это существо – это не она.

Мэтт кивнул. Но у него было дело, которое надо было сделать немедленно. Найти Елену.

– Если к вашим дверям подойдет светловолосая девушка и попросит о помощи, впустите ее, пожалуйста, – сказал он, обращаясь к миссис Дунстан. – Очень вас прошу. Но не впускайте никаких парней – даже меня, если хотите, – поспешно закончил он.

На секунду его глаза встретились с глазами миссис Дунстан, и он почувствовал, что та поняла его. Она кивнула и торопливо проводила его за дверь.

Ладно, подумал Мэтт. Елена шла сюда, но почему-то не дошла. Значит, снова смотрим на следы.

Он посмотрел. И по следам было понятно, что за несколько футов от владений Дунстанов она, непонятно почему, резко свернула вправо и скрылась в лесу.

Почему? Что-то ее напугало? Или… Мэтт почувствовал приступ тошноты – кто-то обманом заставил ее идти дальше и дальше, пока те, кто мог бы ей помочь, не останутся далеко позади?

Ему оставалось одно. Идти за ней в лес.

– Елена!

Что-то ее беспокоило.

– Елена!

Пожалуйста, не надо больше боли. Сейчас боли не было, но она могла вспомнить… о, не надо больше борьбы за воздух…

– Елена!

Нет… пусть все идет как идет. Елена мысленно отодвинула все, что беспокоило ее слух и ее сознание.

– Елена, прошу тебя…

Ей хотелось одного – спать. Вечно.

– Черт тебя побери, Шиничи!

Дамон взял в руки снежный шарик с маленьким лесом, когда Шиничи нашел исходящее от него размытое сияние Елены. В шарике было несколько десятков елей, гикори, сосен – все они росли на абсолютно прозрачной внутренней мембране. Маленький человечек – если бы можно было предположить, что человека можно уменьшить настолько, чтобы он поместился в этот шарик, – видел бы деревья над головой, деревья за спиной, деревья во все стороны – и, пройдя по прямой, вернулся бы в исходную точку, куда бы ни шел.

– Это развлечение, – мрачно сказал Шиничи, внимательно разглядывая Дамона из-под ресниц. – Детская игрушка. Игрушка-ловушка.

– Тебя развлекают такие штуки? – Дамон швырнул шарик на кофеный столик из топляка, стоящий в изысканном домике – тайном убежище Шиничи. Тут-то он понял, почему этот игрушечный шарик был небьющимся.

Дамону пришлось сделать маленькую паузу – всего на одну секунду, – чтобы взять себя в руки. Возможно, Елене осталось жить всего несколько мгновений. Ему надо было быть внимательнее с выбором выражений.

Но, когда эта секунда миновала, из его уст полился поток слов – в основном по-английски и в основном без ненужной брани и даже оскорблений. Ему незачем было оскорблять Шиничи. Он просто пообещал – нет, он дал клятву, что сделает с Шиничи что-нибудь такое, что ему периодически приходилось видеть за его долгую жизнь, прожитую среди людей и вампиров с извращенным воображением. В конце концов Шиничи понял, что вампир не шутит, и Дамон оказался в шарике, а у его ног лежала вымокшая Елена. Ее состояние было хуже, чем подсказывали ему самые худшие опасения. Вывих и множественные переломы правой руки и жутко раздробленная левая голень.

Как ни жутко ему было представлять себе, как она бредет по лесу, растущему в шарике, – по правой руке струится кровь от плеча до локтя, левая нога волочится, как у раненого зверя, – реальность оказалась еще хуже. Волосы, насквозь мокрые от пота и грязи, разметались по лицу. И она была не в своем уме – в прямом смысле этого слова; она была в лихорадке, она разговаривала с людьми, которых здесь не было.

И она становилась синей.

Всех ее сил хватило только на то, чтобы порвать один-единственный побег ползучего растения. Дамон принялся рвать их горстями и яростно выдергивал из земли, если они пробовали сопротивляться или обвиваться вокруг его запястья. Ровно за секунду до смерти от удушья Елена сделала глубокий вдох, но так и не пришла в сознание.

Это была не та Елена, которую он помнил. Когда он взял ее на руки, она не сопротивлялась и не соглашалась – она не реагировала. Она потеряла рассудок от лихорадки, от истощения, от боли, но один раз, наполовину придя в себя, она поцеловала его руку сквозь свои мокрые растрепанные волосы и прошептала: «Мэтт… найди… Мэтта». Она не понимала, кто он, – она вряд ли понимала, кто она сама, – но заботилась о своем друге. Этот поцелуй словно каленым железом прожег всю его руку от кисти до плеча, и с этого момента он стал контролировать ее разум, стараясь изгнать из него ощущение боли – убрать куда угодно – в ночь – в самого себя.

Он обернулся к Шиничи и сказал голосом, в котором сквозил ледяной ветер:

– Лучше всего для тебя будет, если ты придумаешь, как залечить ее раны… Причем немедленно.