Дом на улице Мечты - Лайза Джуэлл

Как-то раз, в четверг вечером, когда Мэйзи было всего три недели, Джоанна в очередной раз собралась кормить ее. Она приложила крошечное тельце дочери к своему теплому телу. Включила телевизор и нашла программу, которую хотела посмотреть – «Раздобыть по дешевке». Некоторое время Джоанна следила за сюжетом. Две супружеские пары встретились в выходной и за час должны были купить три предмета антиквариата. Последнее, что Джоанна помнила – как одна из женщин разглядывала хрустальный графин, а потом купила его за двадцать пять фунтов. Джоанна поправила головку Мэйзи, потому что грудь выпала из теплого ротика ее дочери. И уснула.

Когда она проснулась, шоу уже закончилось, а Мэйзи лежала на подушке, недвижимая и холодная. Джоанна приложила руку к ее щечке, нежно, чтобы не разбудить. И ужаснулась – кожа на щеке ее дочери была совершенно ледяной. Синего оттенка. Джоанна взяла девочку на руки и прижала к груди. Тело Мэйзи безжизненно болталось. Джоанна похлопала дочку по спине. Потом положила ее на подушку и внимательно вгляделась. Сердце Джоанны выскакивало из груди. Легкий дискомфорт быстро перерос в панику – ее дочь не дышала. Джоанна положила подушку на диван и встала на колени. Она открыла рот Мэйзи и откинула ее головку. Вдохнула воздух в пахнущую сладковатым молочным запахом пещерку ее рта. Один раз, два раза, три раза. Затем приложила ухо к крошечному тельцу и попыталась услышать звук бьющегося сердца Мэйзи, звук, который во время беременности слышала ежемесячно, когда приходила в женскую консультацию. Но теперь его не было. Джоанна давилась слезами. Она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать ни звука.

Она позвонила в «Скорую». Рассказала оператору, что случилось; назвала свой адрес. Джоанна положила трубку и прижалась щекой к животику своего мертвого ребенка. Она сидела так, пока не приехала «Скорая» и не увезла ее дочь.

В больнице к ней приехал Ник. Удушье. Джоанна задушила собственного ребенка. Она обрушилась на Мэйзи всем весом своего усталого тела и похоронила малышку под собой.

На следующей неделе Ник и Джоанна опустили в кладбищенскую землю крошечный гробик. Джоанна не могла больше выносить ничьего присутствия. Ник сказал: «Ты не виновата, и никто не виноват». Потом Ник сказал: «Это я во всем виноват. Мне нужно было брать больше отгулов. Я должен был находиться рядом с тобой и нашей дочерью. Я же видел, как сильно ты устала». Ник сказал: «Мы выкарабкаемся, мы справимся с этим». Ник сказал: «Я люблю тебя, Джоанна. Я люблю тебя. Пожалуйста, не вычеркивай меня из своей жизни». Ник сказал: «Может быть, стоит обратиться к психологу?». Ник сказал: «Я больше так не могу».

А потом, в один прекрасный день, через пять месяцев после смерти Мэйзи, сидя в очереди к врачу, который, как Джоанна надеялась, сможет прописать ей достаточно сильные антидепрессанты, чтобы заглушить боль, Джоанна увидела объявление Тоби в «Private Eye». Получив лекарства, она вернулась домой и написала письмо, полное лжи. Когда Тоби ответил ей и предложил комнату, Джоанна тут же собрала сумку и ушла. Это было в субботу утром. Ник как раз был у парикмахера. Она оставила ему записку: «Не ищи меня». На улице проходило шествие в поддержку легализации конопли. Когда Джоанна опустила сумку в багажник такси, ей улыбнулся мужчина, одетый в костюм, символизирующий лист конопли.

– Мир, чувиха, – сказал он. – Мир.

Он вложил в ее ладонь небольшой пучок наркотика и отправился дальше по своим делам.

Джоанна поселилась в доме Тоби и начала новую увлекательную игру. Каждую неделю она меняла место работы и становилась другим человеком. Выяснилось, что безработная актриса была для всех желанной кандидатурой. Люди, казалось, становились счастливее оттого, что кто-то творческий заполнял для них документы, или вводил их данные в систему, или отвечал на звонки. Джоанне нравилась свобода, которую давал подобный образ жизни. Она могла быть той, кем хотела. Она сочиняла истории. «Я живу в Челси. Мой муж торгует произведениями искусства». «Я живу в Чизвике с сестрой, она парикмахер». «Я жила в Лос-Анджелесе и, когда мне было двадцать один, спала с Кристианом Слэйтером». Каждую новую работу Джоанна рассматривала как новую роль. Она планировала костюмы, исследовала характер героини, учила реплики. Каждый день, когда она выходила из дома Тоби, она становилась другим человеком, и каждый раз, когда временная работа заканчивалась, этот человек переставал существовать. Свою одежду Джоанна стирала, гладила, аккуратно складывала и убирала в ящики, после чего покупала новые наряды. Иногда она слишком недолго задерживалась на новой работе, чтобы успеть надеть все, что купила, и тогда нетронутая одежда и косметика так и оставалась в ящиках и сумках.

А потом, в один прекрасный день, когда Джоанна вышла из метро, ее схватил за локоть какой-то высокий светловолосый мужчина. Это был Ник. «Я думал, ты умерла, – сказал он. – Я думал, ты умерла». Тогда Джоанна собрала сумку и уехала в небольшой отель в Блумсбери, где отсиживалась две недели, пока у нее не кончились деньги и не пришлось вернуться в дом Тоби. Но Тоби изменился. Его волосы исчезли, а под глазом красовался фингал. Тоби стал жестче, солиднее. И заставил ее поговорить с ним. За последние два года это был первый раз, когда она разговаривала с кем-либо от лица себя самой, Джоанны Фиш. Это было очень странно. Тоби передал ей записку от Ника: «Пожалуйста, вернись ко мне. Я по-прежнему живу в том же доме и не съеду, пока ты не вернешься туда, где твое место. Ничто в этом мире не имеет смысла без тебя. Я люблю тебя».

Джоанна не знала, что делать и что думать. Когда она переехала в дом Тоби, то постаралась затолкать воспоминания о Нике в самый дальний угол своего сознания и думала, что тот поступил с воспоминаниями о ней так же. Иногда она, впрочем, вспоминала о своем муже, представляла его с новой женой и ребенком, представляла, что он учится жить без нее. Джоанна вообще не могла понять, почему такой человек, как Ник, вообще мог хотеть быть рядом с такой женщиной, как она, – женщиной, чье тело состарилось раньше срока, чьи руки были испещрены шрамами от уколов и татуировками, сделанными в тюрьме. Из нее не вышло актрисы. Из нее не вышло матери. И человека тоже. Но почему-то Ник по-прежнему хотел ее вернуть.

Получив записку от своего мужа, Джоанна с ней не расставалась. Она носила ее в сумочке и читала на работе. Она перечитывала и впитывала ее содержимое, слово за словом, день за днем. И каждый раз, когда Джоанна читала записку, она позволяла той, прежней Джоанне вернуться ненадолго в свою душу. А потом Тоби созвал собрание и сказал то, что было совсем невозможно. Он собирался продать дом и вышвырнуть ее прочь. Он говорил с ней отдельно, сказал, что она превратилась во фрика. Конечно, Джоанна и сама догадывалась, но, когда Тоби озвучил все это столь прямолинейно, он словно ледяной водой ее окатил.

Джоанна отправилась спать, напившись допьяна, полная непонятных мыслей и чувств. Она оглядела свою комнату, все эти сумки с ни разу не надетой одеждой. И призрачные образы своих ушедших родителей на фото в рамке рядом с ее кроватью. Джоанна достала фото из рамки. Затем вытащила фотографию Мэйзи, прижала к груди, и из глаз брызнули горючие слезы, ручьями скатываясь по щекам.