Оливер Лавинг - Стефан Мерил Блок

Ты был как та женщина из мифа племени кайова – зажат в своем собственном проходе, вот только держала тебя там не беременность. Тебя держала история твоих последних дней, тысячи слов – плотных, узловатых слов, что набухали внутри тебя.

«Половина человечества по эту сторону земли, другая половина все еще под землей, – продолжала бабушка. – И иногда, если сидеть очень тихо, можно услышать, как люди под нами стучат в потолок своего подземного мира. Так же и они там внизу порой могут слышать удары наших шагов. Несчастная беременная женщина, она нас разделила надвое, и мы можем только гадать, каково им там по другую сторону. Но слушай дальше. Сейнди ведь хитрец, и вот его главная хитрость. Он оставил там беременную женщину, но у каждой беременной есть особенность: однажды она должна родить».

О, ты прекрасно слышал. Иногда по ночам, в тошнотворном зеленом свете палаты, ты мог уловить приглушенные голоса под твоей кроватью. «Что это? – спрашивал ты. – Ответьте».

У тебя не получалось разобрать ответ, но из-под пола ты слышал знакомые интонации. Ты знал, чьи сдавленные крики раздаются в палате, сотрясают твою койку. «Па! – кричал ты беззвучным криком. – Ребекка!» Хуже всего было то, что твоя койка загораживала проход, удерживала взаперти отца и Ребекку. «Ответьте! – пытался ты крикнуть через линолеум. – Вы меня слышите?» Нет, услышать тебя они не могли.

Жил однажды мальчик, который провалился в трещину во времени, но даже и он сам пытался думать о своей судьбе так, словно она принадлежала не ему. Однако каждый день подтверждал жестокую истину. Оливер, этим мальчиком был ты. Одним далеким вечером в какую-то долю секунды тебя выдернуло из обыкновенной жизни и ты очутился в мифе. Но кто или что выдернуло тебя? Ты задавал, но не мог задать один и тот же вопрос, как и все, кто приходил к твоей койке. «Почему?»

Но ты чувствовал, что если бы мог вытащить из себя хоть слово, если бы передал это слово женщине, склоненной над твоей постелью, – тогда она смогла бы потянуть за нить и распутать весь туго сплетенный клубок. Возможно, чувствовал ты, твоя мать действительно смогла бы высвободить все эти слова и тем самым освободить тебя. И ты снова пытался выговорить ее имя.

– Ева.

– Кто это?

Ева, конечно, понимала, кто это. Даже без определителя номера она узнала бы звонившего с первого же слова или даже раньше. Безошибочные звуки дыхания; казалось, даже его молчание сопровождал покаянный вздох. Но почему-то Еве хотелось прикинуться дурочкой.

– Это я.

– Кто я?

– Джед.

– А-а…

Было позднее утро в «Звезде пустыни». На Еве был все тот же серый деловой костюм с подплечниками – ее униформа для воровских вылазок и бесед с докторами. Уже сутки она ничего не ела, ее тело словно исчезало вместе с ее верой, как фея Динь-Динь. Но голос мужа жестоко возвратил Еву в ее зловонную оболочку, к неустойчивому столбу позвоночника, к сумбурной пульсации мыслей. Было четверть двенадцатого, но сегодня она не собиралась в приют. Почти десять лет в своих долгих разговорах с сыном Ева отвечала за обоих собеседников; но сейчас она не могла представить, что сказать Оливеру, как объяснить все это. И голос Джеда казался особой, специально задуманной местью; ровно так же и Чарли знал, что, покинув ее – в очередной раз, – сумеет сделать ей больнее всего. Ева не разговаривала с Джедом с той встречи в Таск-Маунтин; теперь она слышала, как он затягивается сигаретой, пытаясь собраться с мыслями.

– Мне доктор Рамбл позвонил и рассказал насчет Марго, – сказал Джед.

– Вот как?

– Ева, мне очень, очень жаль.

– Я думала, ты твердо решил ни на что не надеяться.

– Не уверен, что когда-нибудь сумею.

Снова, хотя они почти ничего не сказали, разговор перешел за опасную черту.

– Слушай, – выпалил Джед. – Я просто… Доктор Рамбл сказал, там был Мануэль Пас. И я не понял зачем. Объясни мне, пожалуйста, что происходит.

– Значит, теперь ты хочешь знать. Теперь ты хочешь помочь.

– Я знаю…

– Что ты знаешь? – Ева невольно произнесла реплику из сценария десятилетней давности, возмущенной речи, которая вечно крутилась в ее мозгу.

Мгновение спустя телефон с черным экраном покоился на кухонном столе. Произнесли ли они что-нибудь еще? Или она повесила трубку? Ева не могла вспомнить; паника стирала из ее памяти целые минуты. Она попыталась дышать ровно.

Но каждый раз, когда Ева отпускала свои мысли, они возвращались на все тот же неизменный безумный круг все тех же мгновений предыдущего утра. Это была простая, до абсурдности простая проверка. Простая проверка, которая дала отрицательный результат и тем самым лишила Еву всех надежд, выкачала воздух из легких, кровь из сосудов. Проверка, которую повлекли за собой обвинения ее сына на парковке. Мануэль и доктор Рамбл обо всем быстренько договорились, и весь тест занял меньше десяти минут. Они отправили Марго Страут в конференц-зал, словно в «конус тишины», а доктор Рамбл тем временем рассказал Оливеру сказку о Гензеле и Гретель, показал ему синий пластиковый стаканчик, спел «Deep in the Heart of Texas». Когда Марго вернулась, доктор Рамбл спросил Оливера, какую он рассказал историю, что показывал, какую песню пел. Теперь Еве казалось, что проводки ЭЭГ, прикрепленные к голове ее сына, высасывают из него жизненные соки.

– Это просто смешно, – заявила Марго, даже не пытаясь получить у Оливера ответ. – Это не так работает.

– А как это тогда работает? – спросил Мануэль.

Притулившись возле четвертой койки, Марго оправила свои брюки и спокойно заговорила, уставившись в колени, словно читала из учебника:

– Это как настраивать радиоприемник. Иногда слышишь только помехи. Но потом погода улучшается, и ты ловишь сигнал.

– Дайте-ка угадаю, – сказал доктор Рамбл, пытаясь за суровостью тона скрыть смущение оттого, что все это допустил, – сегодня утром на всех станциях слышны только помехи.

Марго пожала массивными плечами в знак того, что, увы, дело обстоит именно так.

– Может, все-таки попробуете? Просто ради нашего удовольствия, – сказал Мануэль.

Марго опять пожала плечами как можно более равнодушно, словно вся ее работа – карьера логопеда, ее будущее возле четвертой койки, смысл жизни, который она пыталась найти после бессмысленной смерти дочери, – не висела сейчас на волоске. Словно она просто выполняла каприз невежественных мужчин. Ева глядела, как Марго включает свои приборы ЭЭГ, погружает пальцы в руку пациента. И если, как утверждала Марго, ее метод был вроде работы радиста, сейчас ее действия напоминали настройку дешевого транзистора во время грозы. Ева видела бусинки пота в том месте, где рука Марго встречалась с рукой Оливера.

Марго закрыла глаза, и Ева чувствовала, какой нелепой, какой дикой должна казаться Мануэлю вся эта сцена: современная медицинская версия гадания по руке, общение с духами умерших в двадцать первом веке. Проходили секунды, и Ева ощутила напряжение – не только в Марго Страут, не только в подозрениях, сгущавшихся вокруг нее. Казалось, что-то натянулось до предела, что-то, благодаря чему Ева могла держаться прямо. Левая нога Оливера дрогнула и опять застыла.