Курс на прорыв - Александр Плетнёв

На Скопина накатило какое-то непонятное ощущение. Словно он одновременно взглянул на реальность из состояния «сейчас» и «когда-то». Как будто он завис и выпал из времени.

А оно – неумолимое, убежало вперёд. И он стоял, смотрел ему вслед – своему отпечатку на шкале вечности, абсолютно не желая его догонять и снова занимать своё место!

«Пусть идёт вперёд, пусть! Пойду лучше выпью лимонада из автомата или с мужиками пива из бочки…»

Один из мальчуганов обернулся, и он его узнал, взвихрив в голове противоречивые порывы: «Бог ты мой! Терентьев Колька! Сопляк сопляком, а как всегда пытается показать, что старше остальных».

Стараясь – ровным голосом, спросил:

– А Андрей. Андрей Скопин?

– Его мамка в магазин послала. На велике мотнул, – малец смотрел подозрительно: «А вдруг Ско́па что-то натворил, и этот дяденька уши надерёт. Или ещё хуже – родока́м нажалуется…»

Отступил, кивая, деланно-равнодушно, чтобы не смущать заинтересованно зыркающих мальчишек. Зная, откуда ожидать – тут одна дорога.

Эта случайная пауза вдруг обозначила дрожащее ожидание чего-то важного.

И думал: эти вихри в голове – метания разума? Или сама природа противится встрече «будущего» и «прошлого»? А если так – что же тогда «настоящее»?

* * *

Настоящее.

Страна медленно валилась в штопор, несмотря на послезнание правящих, осведомлённых, предупреждённых, подготовленных…

Не все контрмеры, ухищрения и представления – куда вложить, где сэкономить, где «соломку подстелить», были действенными и адекватно срабатывали. А то и вовсе случались, выползали совершенно непредсказуемые растраты, проблемы, почти катастрофы. Экономические.

Благо-нефть, сука-нефть! Её падение – цена! Несмотря на тонкую «восточную игру», остановить снижение цены за баррель не удалось. Что поделать – мировая тенденция. Лишь замедлили, приостановили…

А на окраине – страна выходила из войны. Но хоть тут – не мучительно больно, а скорей вымученно и планово. И пусть болезненно, и не без потерь.

ЦРУ грызли себе локти: «Русские ускользают из афганского капкана!» Исламский мир восторженно завывал в религиозном припадке: «Неверные не смогли победить маленький Афганистан!»

А война не отпускала, простой тактической необходимостью требуя пороха и крови, то тут, то там…

Планомерно сворачивали, готовя вывод войск и техники, удерживая лишь мощно укреплённые форпосты, меняя тактику, когда основной проблемой для «духов» становились мобильные группы спецназа, кусающие жёстко, зло, неожиданно и потому эффективно.

Одна из приоритетных задач, стоящая перед командованием ограниченного контингента – подчистить… не оставить ни одного… закованного в кандалы… сидящего в зиндане… навязанного в ислам. Вытащить всех… всех своих ребят, которые оказались в плену!

Целая программа, с обязательным доведением до глав афганских кланов этой основной концепции – обмен! Человека на человека.

Зондеркоманды – безбашенная десантура с «вертушек» сваливались на кишлаки, где по данным разведки были русские пленные. И если не находили «своих»… или не всех… а то и просто… Брали заложников. В основном юношей-подростков (самки у мусульман быстро обесценивались).

А в Кабуле, в штабе Оперативной группы министерства обороны готовилась масштабная операция – финальный аккорд, своего рода последний штришок в такой ненужной и затянувшейся войне.

И следовало проучить Пакистан, открыто помогавший моджахедам и державший на своей территории учебно-тренировочные лагеря, финансируемые ЦРУ.

К операции готовились давно, подгадывая к произошедшему в реальной истории восстанию в учебном лагере Бадабер на территории Пакистана[56].

Как уже говорилось: тётка-история – баба упрямая, и, несмотря на неумолимо наметившиеся изменения, двигалась проторенным путём в своей необузданной логике.

Разведка уже донесла – в лагерь, как перевалочную базу, прибыло не меньше двадцати пяти грузовиков, доставивших большое количество оружия (ракеты для реактивных миномётов, гранаты к РПГ и кучу стрелкового оружия с боеприпасами).

События раскручивались, как по писаному, лишь с небольшим отличием – агентам афганской разведки удалось предупредить узников лагеря, что их подде́ржат.

И восстание началось чуть раньше. До намаза.

Ближе к вечеру 26 апреля группа советских военнопленных «сняла» часовых у военных складов и, завладев оружием, попыталась скрыться. Однако дежурный по учебному центру поднял тревогу. Прорыв не удался – восставшие были окружены и заняли оборону.

Первые выстрелы на территории лагеря дали отмашку началу операции.

А с аэродромов Кабула и Джелалабада взлетели истребители, десантно-штурмовые МИ-8 и «крокодилы» огневой поддержки.

Самолёты с опознавательными знаками ДРА[57] пересекли афгано-пакистанскую границу.

Солнце коснулось горизонта – время намаза! Каждый правоверный мусульманин стелет коврик, опускается на колени, отворачивая от Мекки свой зад и… хоть стреляй над ухом – не сдвинется с места, пока не закончит молитву.

Почти так и было, но под разрывами кассетных бомб долго на коврике не усидишь.

Удар по системам ПВО и военным аэродромам Пакистана был стремительным и неожиданным, обеспечив локальное, но полное господство в воздухе.

Ударные вертолёты взяли под контроль коммуникации, препятствуя подходу бронетехники пакистанских вооруженных сил.

В это время просочившиеся в местечко Зангали группы спецназа ГРУ атаковали моджахедов с тыла, подавляя и удерживая их до высадки десанта.

Захват дворца Амина в декабре семьдесят девятого[58] называют «идеальной операцией», не знающей аналогов в новейшей истории.

Освобождение пленных из лагеря Бадавер по тщательности организации, продуманности, скоротечности можно было смело ставить с ней вровень.

«Застигнутые врасплох» и «переполох» – так охарактеризовал американский консул в Пешаваре в своём экстренном докладе в госдепартамент США состояние Пакистанской армии.