Платит последний - Ольга Некрасова

В коридоре пахло одеколоном «Босс», которым поливался Лукич. Значит, тут старик. Валерка для порядка постучался в его люкс, нажал на ручку, дверь открылась. Церемоний Лукич не разводил: нужно что-то по работе — заходи, поднимай его с постели. В пустой гостиной горел свет. Валерка смело распахнул дверь в спальню и остолбенел.

На профессорском двуспальном «аэродроме» разметалась во сне крупная молодая женщина с пепельными волосами. Полная длинная нога высовывалась из-под одеяла — Бог мой, да она голая! — изумительно тугая грудь, ну прямо дынька, смотрела на Валерку розовым соском, как подглядывающий бессонный глаз. Состроив этот, несомненно, художественный образ, журналюга перестал дышать. Уже больше двух недель Валерка не видел женского пола в нормальном естестве. Компьютер, доверенные лица, листовки, конкуренты… Даже на официанток в ресторане перестал реагировать. А тут такой бельэтаж.

На кровати стояла ваза с фруктами, в руке прелестницы был недочищенный мандарин, глазевший своей пупочкой точно как розовый сосок. В висках стучало — Валерка забыл дышать, — брюки стали тесны. Схватившись за адамово место, мастер скандальных публикаций захлопнул дверь, пулей вылетел из профессорского люкса и забарабанил в 409-й номер, который занимал Лешка.

Клипмейкер выскочил к нему на одной ноге, пытаясь второй попасть в штанину. Огляделся и деловито спросил:

— Что, уже стреляют?

На выборах в Томске по ним с Драконом стреляли тамошние криминалитеты, нахапавшие достаточно, чтобы попытаться протащить своего кандидата. Лешка ожидал чего-нибудь подобного и здесь, в Тюмени, — предвыборная обстановка складывалась очень похоже…

Подхватив под руку запутавшегося в брюках клипмейкера, Валерка втащил его в номер и повалился на стул.

— Ну, наш Горыныч дает! Нас в черном теле держит: водки ни грамма, баб только во сне. А у самого в койке такая фемина спит!

— Да ты что, сдвинулся?

— Я тебе говорю: лежит в чем мать родила! Вся в мандаринах. Какая нога, — закатил глаза Валерка, — а какая грудь! Боттичелли, Тициан, Рубенс!

Клипмейкер, тоже проживший две недели в интеллектуальном целомудрии, завелся с пол-оборота:

— Пошли поглядим! Валер, а ты не мог спросонок сунуться в чужой номер?

— Да, гадом буду! Точно, баба у него!

Клипмейкер натянул брюки и, заметил Валерка, выбрал свежую рубашку, отложенную на день выборов.

— Побриться, что ли?

— Так сойдешь. Или ты ее вздумал отбивать у Дракона?

Приятели крадучись вышли в коридор и шмыгнули в оставшуюся открытой дверь люкса.

— Иди ты первый, — шепнул Валерка.

Заглянув в спальню, Лешка тут же отпрянул и зашипел на журналюгу:

— Да это Лида приехала, Драконова дочка, кретин!

— Кто там? — мягким грудным голосом спросила из-за двери эта Лида. У Валерки снова екнуло сердце.

— Это я, Лид, Алексей. Ты спишь?

— Нет, входи.

Когда Валерка следом за клипмейкером протиснулся в дверь спальни, оказалось, что неспящая Венера выглядит еще соблазнительнее. Она сидела на кровати в халате Дракона и жевала мандарин.

— Это Валера, Валерий Алексеевич, наш журналист, — представил его клипмейкер, а сам по-дружески расцеловался с Венерой.

— Садитесь, мальчики, ешьте. — Венера подвинулась на середину кровати, приглашая садиться с краю, и, собственной рукой очистив мандарин, протянула Валерке.

В голове у Валерки варилось что-то галантное из восемнадцатого века: «Если вам будет благоугодно…» Однако журналюга в нем взял верх над ценителем изящных манер и заставил с бесцеремонностью Кушанашвили плюхнуться к Лидии на кровать. Схватив ее руку вроде бы для поцелуя, а на самом деле — посмотреть, нет ли обручального кольца (нет!), Валерка по-собачьи тяпнул мандарин. При этом он с большим для себя удовольствием прихватил зубами розовый пальчик Венеры.

— Да он кусается! — весело сказала она. Барьер был проломлен.

— Ну, вот и хозяйка приехала! — радовался Лешка. — Где отец?

— Сказал, что к заказчику пошел.

— Вечером мои клипы пойдут по местному, будешь смотреть?

— Твои буду. Пустите, я встану.

— Вам надо помочь, — бросился на штурм Валерка.

— Кыш!

— Я могу быть вашим придворным одевальщиком.

— Кыш, я сказала. — И Венера швырнула в Валерку мандариновой шкуркой.

Журналюга вышел в гостиную, довольный собой: игривая!

Лешка уже включил телевизор. С экрана вещал Жириновский, приехавший поддержать на выборах своих кандидатов. Чисто по-имиджмейкерски на его выступление можно было смотреть с огромным удовольствием: есть над чем посмеяться, что прокомментировать. Но Валерку занимало предстоящее появление Лидии в гостиной.

Он поймал этот момент, как в режиме замедленной съемки, смакуя каждое движение. Лидия надела спортивный костюм Дракона, в бедрах он был ей тесноват, и швы глубоко врезались в женские желобки. Валерка почувствовал, как перехватило горло, и скрыл свое волнение привычным кашлем курильщика. Венера проплыла мимо, нагнулась к низко стоящему телевизору.

— Рябит. Мальчики, а получше настроить нельзя?

Обтянутые ягодицы маячили на расстоянии вытянутой руки от журналюги. Валерка обшарил это мимолетное виденье, увы, только взглядом и обнаружил, что под тонким эластиком не было трусиков! Последовал вулканический выброс гормонов. Валерка чувствовал, как микроскопические кипятильнички разогревают кровь. Но поскольку предмет желаний был недоступен, он, как профессиональный журналист, сублимировал сексуальную агрессию, переведя ее в социальную. Попросту говоря, возненавидел профессорскую дочку, потому что она принадлежала не ему. «Издевается! Не воспринимает нас как мужчин. Кто мы для нее?! Наемные работники, а она хозяйская дочь, эксплуататорша!»

Плоть укрощаться не хотела. Валерка прикрыл готовую разъехаться молнию на брюках оригинал-макетом, который нес показать Дракону, и сделал вид, что читает. В голове крутился фривольный сценарий: сейчас она спросит: «Что это у тебя?» — и снимет оригинал-макет у него с колен, а там…

В дверь стучали тихо, но настойчиво. Ивашников потрогал языком рассеченную губу. Его уже «воспитывали»: стучали в дверь и, если он откликался, били. Похитители боялись, что Ивашников заговорит с кем-нибудь посторонним. А посторонние здесь бывали. Иногда кто-нибудь, явно не знавший об Ивашникове, толкался в дверь и уходил, чертыхаясь: приспичило, а тут закрыто. Ивашникова держали в туалете.

— Николай Ильич! — Говоривший прижимался губами к щели между дверью и косяком. — Не бойтесь, Николай Ильич, это я, Брехунец! Вы меня должны знать по фамилии, я из «Полариса».

Ивашников не особенно удивился. Говорил он Виталику, что «Поларис» грязная фирма, и вот подтверждение.