Всё, что осталось - Сью Блэк

Не будучи поклонницей танатологии — науки о смерти, — я, думается, достаточно с ней соприкасалась, чтобы составить реалистическое представление о том, что меня ждет впереди. Однако я не берусь с уверенностью предсказывать, как буду вести себя при нашей встрече. Подозреваю, что человек, много и часто размышляющий о собственной смерти, и он же, встречающий ее, наконец, лицом к лицу, сильно отличаются друг от друга. Элемент неизвестности толкает нас к такому философствованию тем сильнее, чем быстрей проносятся годы и чем ближе становится могильная черта. Поскольку никто еще не возвратился, чтобы рассказать нам, на что в действительности похожа смерть, никакое планирование и подготовка не гарантируют нам плавного перехода. Единственное, в чем можно быть уверенным — рано или поздно он предстоит всем. И хотя другие могут проделать рядом с нами часть этого пути, дальше нашим единственным спутником будет она — смерть.

Для каждого момент, в который прекращается жизнь и начинается смерть, будет своим. Для многих просто не быть мертвым уже означает жить. Существуют ли способы заставить ее подождать? Я бы сказала, до некоторой степени смерть согласна идти на уступки. С ней, похоже, можно торговаться и договариваться, главное — представить убедительные аргументы, подкрепленные искренними чувствами. Ведь нередко приходится слышать о смертельно больных пациентах, твердо решивших дожить до Рождества, свадьбы кого-то из детей или другого важного события, которые опровергают прогнозы врачей, чтобы сбылось их желание, и умирают спустя буквально несколько дней. Проблема с прогнозами — которые, в общем-то, всего лишь предположительные — заключается в том, что они могут превратиться в «самосбывающееся пророчество». Прогноз может лишить нас желания бороться, когда подходит назначенный срок, и мы теряем веру, перестаем жить и начинаем умирать. Или же мы растрачиваем последние силы, чтобы до него дотянуть, и на этом все кончается.

Альтернативой может стать решение неустанно бороться со смертью, не концентрируясь на особой дате. Примером такой борьбы является Норман Казенс, американский журналист, которому в 1964 году поставили диагноз — анкилозирующий спондилит, при котором шанс на выздоровление составляет 1 из 500. Уверенный в том, что положительные эмоции помогают человеку справляться с болезнями, он начал принимать высокие дозы витамина С, переехал в отель и купил кинопроектор. Норман обнаружил, что если от души посмеяться над комедиями братьев Маркс, то два часа ночного сна без болей ему обеспечено.

Через шесть месяцев он снова встал на ноги, а через два года вернулся к полноценной работе. Казенс умер от сердечной недостаточности спустя двадцать шесть лет после того диагноза — и спустя тридцать шесть лет после того, как узнал, что у него больное сердце. Он просто отказывался умирать, хотя доктора говорили, что придется, а лучшим лечением считал смех. Нет ничего плохого в том, чтобы перестать бороться, если это ваше сознательное решение, однако его пример может послужить уроком тем, кто к этому еще не готов.

Существует масса хорошо известных факторов, которые могут оказывать положительный или отрицательный эффект на продолжительность нашей жизни. Если вы правильно питаетесь и достаточно двигаетесь, состоите в браке и относитесь к женскому полу, у вас больше шансов на долголетие. Женщины живут примерно на 5 % дольше мужчин — этот факт подтверждался во всех странах, где проводились исследования. Выдвигалось предположение, что дело в Х-хромосомах, которых у них две, а мужчин всего одна: у женщины как бы есть запасная, на случай поломки. Идея, конечно, любопытная, но меньшая продолжительность жизни у мужчин связана в основном с негативными побочными эффектами тестостерона.

Изучение евнухов при императорском дворе династии Чосон (1392–1910) в Корее показало, что они жили в среднем на двадцать лет дольше, чем некастрированные мужчины.

Интересно, что это касалось только тех, кому удалили яички в возрасте до пятнадцати лет. У тех, кого стерилизовали после наступления пубертата, когда биохимическое воздействие тестостерона уже начало проявляться, продолжительность жизни увеличивалась лишь незначительно. Однако было бы чересчур экстремально, не говоря уже о губительных последствиях для всего человеческого рода, если бы мужчины начали отвоевывать себе дополнительные двадцать лет жизни путем кастрации.

Обычно мы измеряем свою жизнь — и составляющие ее части — в днях, месяцах или годах. Однако гораздо интереснее, на мой взгляд, измерять ее в рисках. Существует дебит и кредит, влияющие на ее продолжительность, а они определяются нашим выбором.

В 1978 году, в сборнике Оценка социальных рисков: насколько безопасна безопасность? Рональд Э. Говард из Стэнфорда предложил оценивать риск смерти в единицах, равных вероятности 1 на 100.000, которые назвал «микросмерть». Принцип очень прост: чем выше цена в микросмертях у какого-то вида деятельности, тем он опасней, и тем больше вероятность, что он приведет к катастрофическим последствиям. Концепция Говарда применима и к повседневной активности, и к единичным опасным действиям, а также к тем, которые представляют непосредственную или кумулятивную угрозу. К примеру, одна микросмерть равна поездке на шесть миль на мотоцикле или шесть тысяч миль на поезде — поскольку, как вид транспорта, поезд в тысячу раз безопаснее мотоцикла. Такая единица измерения позволяет нам сравнивать риски, связанные с разными действиями, и может, в некоторых случаях, заставить нас как следует подумать, действительно ли овчинка стоит выделки. Операция под общим наркозом оценивается приблизительно в десять микросмертей, скайдайвинг — в восемь на один прыжок, а марафон — в семь за забег. Настоящие любители риска, например, альпинисты, могут набрать и куда больше — одно восхождение означает сорок тысяч микросмертей!

Все это единичные действия, чреватые внезапной смертью: их профессор Говард назвал «острыми рисками». Действия с кумулятивным эффектом, для которых требуется время, чтобы превратиться в настоящий фактор риска, он назвал «хроническими рисками». К этой категории относится, например, употребление половины литра вина или два месяца совместной жизни с курильщиком, что оценивается в одну микросмерть.

С другой стороны, мы можем выкупить обратно наше драгоценное время, заплатив «микрожизнями». Микрожизнь — единица, описанная сэром Дэвидом Шпигельгальтером из Кембриджского университета, которая означает, что за день мы прибавили к своей жизни тридцать минут. Все мы имеем представление о том, ценой каких действий покупаются микрожизни, и, если честно, они редко доставляют удовольствие. Четыре микрожизни для мужчин и три для женщин обеспечивают ежедневные пять порция свежих овощей и фруктов. Да-да, снова брокколи на обед!

Мне думается, давно пора разработать новую меру рисков: микросчастье. Наша жизнь будет куда увлекательнее, вне зависимости от продолжительности, если мы станем оценивать ее в радости, смехе и веселых безумствах. Микрожизни копятся, микросмерти тоже, а вот микросчастье — бесценно. Уверена, Норман Казенс бы со мной согласился.

Так что насчет моего собственного умирания, смерти и пребывания мертвой?

Насчет смерти и всего последующего я на данный момент практически не беспокоюсь — бояться тут нечего, и, могу сказать, меня даже интригует то, что ждет впереди. Я знаю слабые и сильные стороны своего организма, и мне будет интересно посмотреть, как он себя поведет перед тем, как отключиться навсегда. Однако я совсем не герой и, как большинство людей, предпочту, чтобы этап «умирания» был как можно короче. В каком-то смысле меня очень интересует порог, отделяющий умирание от собственно смерти, и я хотела бы осознанно его перешагнуть, когда придет мой час. Главное, чтобы этот момент не слишком затянулся. Как сказал древнеримский философ Сенека, «мудрец живет столько, сколько должен, а не столько, сколько может».