Хранительница болот - Наталья Николаевна Тимошенко

отозвался быстрее своей тети. То ли из-за того, что умер позже, а может, из-за того, что прожил дольше. Почти сразу, как я положила руку на его гроб, почувствовала такую дикую тоску, что захотелось выть не хуже волка. Тоска и одиночество окутали меня плотным коконом, проникли в каждую клеточку моего тела, потекли по венам, впитались в волосы. Боже, как же одинок он был всю жизнь, как хотел родительского внимания, тепла и ласки! Я вспомнила погрызенную деревянную игрушку, вылизанную до блеска миску и поняла, что плачу. Не в силах больше справляться с этим ужасным чувством, я отняла руку и, не глядя на Яна, тихо сказала:

– Он там.

Ян заметил мои слезы, но не стал ничего спрашивать. Возможно, все понял и сам. Ведь если я видела миску и игрушку лишь в воспоминаниях Леоны, то он – по-настоящему.

Прежде чем приложить руку к гробу Элены, я замешкалась на секунду, а когда все-таки сделала это, едва не отпрянула. Сильнейшей злобой окатило меня сразу, будто Элена там, внутри, только и ждала момента, когда я коснусь ее. Я знала, что гроб неподвижен, но в то же время мне казалось, что он ходит ходуном, что та, что лежит внутри, беснуется, бросается на крышку, ненавидит меня всей душой и, если однажды вырвется, разорвет на части, не раздумывая.

Мне хватило пары секунд, чтобы понять, что Элена там, что ее никто не выпустил. Я вставляла ключ в замочную скважину, но не проворачивала его. С одной стороны, это радовало, потому что теперь я понимала, насколько опасна Элена была сто двадцать лет назад и насколько опасна она была бы сейчас, а с другой, вопрос, кто же убивает людей, остается открытым. И это заставило меня непроизвольно сжать второй рукой рукоятку ножа, но я тут же заставила себя отбросить эти мысли. Если бы Ян врал мне, едва ли привел бы сюда, дал почувствовать волколаков в гробах. Зачем? У него был уже миллион шансов убить меня. А значит, как минимум для меня он не опасен. Он не убьет свою Леону.

– Элена внутри, – сказала я, опуская руку.

– Что ж, одной проблемой меньше, – выдохнул Ян.

– Но мы по-прежнему не знаем, кто этот волколак, – покачала головой я, направляясь к выходу.

Мне вдруг стало не хватать воздуха внутри усыпальницы, хотелось поскорее выбраться на улицу, вдохнуть полной грудью. Казалось, что на меня положили бетонную плиту, что это я заперта в одном из гробов. Ян следовал за мной, я слышала его шаги позади, но, когда мы вышли из усыпальницы, он вдруг остановился, и прежде, чем я повернулась к нему, услышала не то стон, не то вскрик.

Я обернулась и успела увидеть, как он падает на колени, будто кто-то ударил его сзади.

– Ян!

Я бросилась к нему, но он выставил вперед руку, давая понять, чтобы я не подходила. Тело его содрогнулось, по лицу пробежала мучительная судорога.

– Ян, что с тобой? – испуганно спросила я, опускаясь на землю, чтобы лучше его видеть, но не подходя ближе.

– Я… не знаю, – с трудом проговорил он, а затем снова содрогнулся.

Правая рука его неестественно выгнулась, футболка лопнула по шву. На долю мгновения мне показалось, что вместо руки я вижу волчью лапу, но в следующую секунду морок спал. Ян дрожал всем телом, изгибался, и я понимала, что только огромной силой воли он оставался человеком. Я никогда не видела, как человек обращается в волка, но сейчас знала, что происходит именно это.

– Какой… какой сегодня день? – не то прошептал, не то прорычал он.

– 21 июня, – сказала я, все еще не понимая, в чем дело.

Он снова зарычал, на этот раз болезненно и зло.

– Не знал… что прошло столько времени…

Он пролежал в беспамятстве несколько дней, потому в этом не было ничего удивительного, но я все равно не понимала, чем его смущает эта дата. Посмотрела на небо, усыпанное жемчугом звезд, на пухлую, но уже убывающую луну. Впрочем, в какой-то из книг Агаты ведь было написано, но волколаки не зависят от фазы луны. Тогда что происходит?!

– Беги, – выдохнул Ян.

– Я не оставлю тебя, – возразила я, хотя мне было безумно страшно. Ужас накатывал волнами, и волны эти словно исходили от Яна. Каждое его содрогание накрывало меня одеялом страха и велело бежать что было сил.

– Беги! – зарычал он. – Я не могу… себя контролировать. Только не сегодня. Беги, Леона!

То ли потому, что он назвал меня Леоной, то ли потому, что я видела, как изменяется его тело, слышала, как рвется на нем одежда, я понимала: бежать все-таки нужно, и очень быстро.

Я подскочила на ноги и бросилась вперед, туда, где среди пышно зеленеющих деревьев скрывался вход в Большой дом. Не пробежала и пяти метров, как что-то сзади сильно толкнуло меня в спину. Падая, успела перевернуться на спину и выставить перед собой нож. Ян, теперь уже полностью в образе волка, прижал меня к земле, поставил на грудь передние лапы. Красные глаза его горели болью, но из приоткрытой пасти капала слюна, острые когти впивались в кожу на груди. Я видела, что он борется, но понимала, что проигрывает.

Это все-таки мог быть Ян. Не важно, какой он человек, но когда обращается в волка, инстинкты побеждают разум. Ян мог убить всех тех людей, Ян может убить меня сейчас.

Собрав всю волю в кулак, я прижала острие ножа к его шее.

– Отпусти, – прохрипела, глядя ему в глаза. – Отпусти меня, иначе я воткну нож, клянусь!

То ли Ян победил, то ли волк испугался, но он отошел в сторону, продолжая сверлить меня горящим взглядом. А я не стала терять времени, поднялась на ноги и снова побежала. Только теперь уже не к главному входу, путь к нему был отрезан Яном, а вдоль флигеля к парку, а затем к террасе. Так было дольше, но я не могла заставить себя пройти мимо волка, до того было страшно.

Я не слышала шагов волка сзади, но чувствовала его взгляд. Не знала, сколько Яну удастся сдерживать его, и не хотела проверять. Бежала так быстро, что сердце готово было выскочить из груди, отбивало канкан в висках. Ноги горели, кололо в боку, но я не останавливалась. Глаза заливал не то пот, не то слезы, а потому я не увидела препятствие перед собой, запнулась и упала. Сильно ударилась локтем и, кажется, вывихнула запястье, потому что боль, прошившая руку от него до локтя, была такой сильной, что я вскрикнула и выронила нож.

Надо было бежать дальше, но я все-таки посмотрела на то, обо что споткнулась, а когда увидела, с трудом заставила себя не закричать. Зажала рот руками, задышала так глубоко, как только могла. Крик отчаяния все-таки вырвался из груди, но ладони, прижатые к губам, не позволили ему разорвать тишину ночного леса.

Передо мной на залитой темной кровью траве лежал Кирилл. Почти полная еще луна позволяла разглядеть огромную рваную рану на его шее, но он пока был жив. Смотрел на меня обреченно, будто знал, что спасти его мне уже не под силу.

– Нет, нет, нет! – говорила я, снова опускаясь рядом с ним, бестолково суетясь, не зная, как зажать рану, чтобы из нее перестала хлестать кровь. – Нет, Кирилл, не умирай! Прошу, не умирай. Я сейчас позову Веру, держись!

Он едва заметно шевельнул губами, пытаясь что-то сказать. Я наклонилась к его лицу, но не смогла разобрать слов. Он силился произнести что-то, но у него ничего не выходило. И лишь когда путаный шепот стих, я подняла голову и увидела, что глаза его застыли неподвижно, губы больше тоже не шевелятся.

Отчаянный вопль снова поднялся из груди наверх, но я плотно сжала зубы, не позволяя ему вырваться наружу, вцепилась ногтями в землю, пытаясь взять у нее сил. Меня разрывало изнутри, но я не произнесла ни звука.

Одно я знала точно: это не Ян. На Кирилла напали недавно, Ян был со мной. И даже если бы он обогнал