Скрипка дьявола - Йозеф Гелинек

Один из сотрудников появился в дверях, чтобы Гальдон подписал ему командировочное удостоверение, но был изгнан из кабинета.

— Но у меня самолет через два часа! — робко возразил он.

— Полетишь на другом, идиот!

Воспользовавшись паузой, Пердомо открыл окно. От сигаретного дыма трещала голова.

— Комиссар, — спросил он, — бывало так, чтобы кто-то из этих родственников, которые обращались к ясновидящим, потом приходил и рассказывал нашим следователям о том, что ему удалось узнать?

— Бывало иногда. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Чтобы ты не отрицал, что иногда подобные улики принимаются во внимание.

— Опять ты про это! Но я ведь с тобой не спорю. Что, по-твоему, я должен сказать? Что экстрасенсы всегда ошибаются? Но иногда они попадают в точку. Почему? Я не знаю. Но одно дело, когда они получают деньги от семьи, а другое — когда фигурируют в нашей ведомости. Во сколько обошлись ваши с Ордоньес шуточки?

— Налогоплательщикам это не стоило ни копейки.

— Никогда не поверю. А двухдневный отдых на Лазурном Берегу?

— Я оплатил его из своего кармана.

— А парфюмер? Он тоже ничего не стоил?

— Он сотрудничал с нами не ради денег. Думаешь, человек, у которого дом в Ницце, станет торговаться ради гонорара в тысячу или полторы тысячи евро?

— А ясновидящая? Тоже проявила бескорыстие? Или эту сеньору хлебом не корми, дай только обнюхать кресла в зале?

— Она не может брать плату за свои услуги. Во-первых, потому что ее дар может и не сработать. А во-вторых, она не хочет, чтобы о нем узнали.

Гальдон недоверчиво смотрел на него, хотя по мере того, как он узнавал новые подробности, его гнев понемногу утихал.

— А ты, случайно, не решил приударить за ней?

— Нет, но она привлекательная женщина, тебе бы понравилась.

— Чтобы я связался с ведьмой? Мне хватит моей жены. А откуда появилась собака?

— Понятия не имею. Но эта та же самая, что бросилась на меня. Русский боялся их до смерти, я сам был этому свидетелем в день преступления.

Гальдон потрогал пальцами передние зубы, затем с раздражением сказал:

— Завтра мне должны поставить два имплантата, и я с ума схожу от страха. Ты не впадаешь в панику в зубоврачебном кресле?

Пердомо пожал плечами, как бы говоря, что не разделяет страхов шефа. Ему пришлось выслушать старый анекдот про то, что дантисты причиняют тебе боль дважды: в первый раз — когда ты открываешь рот и во второй — когда ты открываешь кошелек, вкупе с жалобами на то, что за операцию ему придется выложить три тысячи евро.

— А теперь скажи, — продолжал комиссар Гальдон, дав выход чувствам, — что нам еще осталось выяснить?

— Если допустить, что Роскофф действовал в одиночку, тогда мотивом преступления было похищение скрипки. Но чтобы украсть Страдивари, не обязательно было убивать девушку. Человек столь могучего телосложения, как русский, мог бы справиться с ней одним пальцем; не забывай, что он владел боевыми искусствами. Роскофф имел намерение ее убить, но зачем? Мне кажется, что в преступлении замешан кто-то еще, тот, кому хотелось, чтобы Ане Ларрасабаль была мертва. Этот человек облегчил Роскоффу задачу, вызвав жертву запиской, которую нам до сих пор не удалось расшифровать, в уединенное место, в данном случае в Хоровой зал.

— О какой записке ты говоришь?

— О нотах, найденных в артистической Ане. Это, несомненно, какая-то шифровка.

— Почему ты в этом так уверен?

— Потому что как музыка она лишена смысла. По словам отца Ане, эта нотная запись весьма напоминает почерк Рескальо, и я почти уверен, что послание составил он. Но итальянец вскоре должен был жениться на Ане. Тогда зачем ее убивать? Этого я тоже не могу объяснить. И потом, последние слова Роскоффа: «Она все равно должна была умереть».

— Что он хотел сказать?

— Не знаю. Возможно, он имел в виду проклятие, тяготеющее над скрипкой. Он как бы хотел сказать, что девушка все равно бы умерла, как умерли все предыдущие владельцы этой скрипки.

Грегорио уже год отвечал за отдел головоломок в школьном журнале и так полюбил их составлять, что, несмотря на то что учебный год закончился, продолжал изобретать различные загадки, чтобы подвергнуть испытанию сообразительность своих товарищей. «Они мне пригодятся в следующем году», — подумал он, пытаясь облечь в окончательную форму то, что называл «скрытой фразой». Идея головоломки пришла к нему, когда он увидел на рабочем столе отца фотографию таинственных нот для фортепиано.

Предполагая, что перед ним рабочий материал Пердомо, мальчик даже не прикоснулся к бумаге. Он просто взял нотную тетрадь и переписал в нее, нота за нотой, короткий загадочный фрагмент. Бросив взгляд на партитуру, Грегорио сразу же заметил, что в каждом такте ноты имеют определенную длительность. К примеру, в первом такте было четыре ноты, каждая последующая в два раза короче предыдущей: половинная, четверть, восьмая и шестнадцатая. Ни в одном из тактов не было одинаковых по длительности нот. Грегорио решил попробовать соединить головки нот в соответствии с их длительностью, в порядке убывания или возрастания, то есть с помощью карандаша и бумаги повторить во взрослом варианте детскую игру, когда изображение того или иного предмета получают, соединяя линией последовательность пронумерованных точек. В основе того и другого лежал один и тот же принцип, хотя в результате на бумаге должен был возникнуть не рисунок, а последовательность букв. Без особых проблем мальчику удалось составить следующие слова:[36]

В этот момент Грегорио вспомнил услышанное им в теленовостях: именно там, в Хоровом зале, задушили Ане Ларрасабаль. Мальчик осторожно сложил ноты и сунул их в карман, чтобы иметь под рукой, когда придет отец.

Когда около полудня раздался звонок в дверь, Грегорио решил, что это вряд ли кто-то из своих. Уборщица во вторник приходила не раньше четырех, а отец, хотя иногда и пользовался звонком из лени, чтобы не искать ключи, всегда давал два коротких сигнала, и поэтому длинный, почти бесконечный звонок внезапно его испугал.

— Кто там? — спросил он изнутри.

— Хозяин морей! — ответил голос с площадки.

Грегорио мгновенно узнал Андреа Рескальо, но захотел себя проверить:

— Андреа, это ты?

— Прибыл Боккерини! — весело ответил тот. — С виолончелью и всем остальным.