Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923 - Георгий Чернявский

На первом заседании избранного конгрессом Исполкома Коминтерна (ИККИ) был утвержден состав этого органа, в который от России вошли шесть человек, в том числе Троцкий [704]. Он участвовал в некоторых заседаниях ИККИ и выступал на них. Свою речь 21 ноября 1920 г. Троцкий посвятил политике Коммунистической рабочей партии Германии и отколовшейся от германской компартии левой группы, которая была им обвинена в недоверии пролетарским массам и в путчизме [705]. Троцкий конечно же не предполагал, что именно эти критикуемые им в 1920 г. левые радикалы после высылки Троцкого из СССР станут главной его опорой в Европе.

Взгляды на международное рабочее движение и пути завоевания власти Троцкий выразил в ряде статей, а затем в небольшой книге «Терроризм и коммунизм». И статьи, и книга были написаны в 1919–1920 гг., в основном в поезде наркома, поздними вечерами и ночью, когда он был в состоянии чуть отвлечься от текущих дел [706]. В основном эти публикации содержали язвительную критику центристских и «оппортунистических» тенденций в западноевропейском социалистическом движении. Среди них заслуживает быть отмеченной опубликованная в начале 1920 г. в журнале «Коммунистический Интернационал» статья «Жан Лонге» [707], проникнутая непримиримостью к этому французскому социал-демократу — внуку К. Маркса, стоявшему на пацифистских позициях и с этой точки зрения выступавшему в поддержку Советской России. Ленину статья Троцкого настолько понравилась, что после ее публикации он счел излишним отвечать на полученное от Лонге письмо с «жалобами и нападками» на большевистский режим [708].

Что же касается работы Троцкого «Терроризм и коммунизм», то это был ответ на книгу под тем же названием — «Терроризм и коммунизм» — авторитетнейшего теоретика социализма, лидера германского и международного социалистического движения Карла Каутского [709], с которым Троцкий ранее не был близок, но к которому относился вплоть до 1917 г. с глубоким почтением. Каутский выступил решительным обвинителем большевистского режима, убедительно показал аморальные и антидемократические методы, внутренне свойственные новой российской власти, что с наибольшей яркостью проявилось, по мнению Каутского, в красном терроре. «Поводом к этой книге послужил ученый пасквиль Каутского того же наименования», – отвечал Троцкий, и далее буквально рекой лились разглагольствования по поводу «содействия мировым душителям социалистической России», «политического рутинерства» и «подлого тупоумия».

Пытаясь ответить на обвинения вполне справедливые, хотя подчас даже смягченные, то ли из-за ограниченной информации, то ли из-за характера Каутского — очень осторожного и непредвзятого в своих суждениях, Троцкий прибегал к псевдотеоретическим разглагольствованиям, которые можно свести к следующим положениям: цели и средства не связаны нераздельно друг с другом, вследствие чего различные классы могут использовать одни и те же средства (например, террор) для достижения совершенно разных целей; социализм не может быть достигнут без революционного насилия, а значит, тот, кто стремится к социализму, неизбежно будет использовать террор; все правительства прибегают к насилию для удержания власти, и любая революция использует насильственные средства для свержения предыдущих властителей; террор в России был развязан не большевиками, а контрреволюционерами, следовательно, красный террор был только ответом на белый террор [710].

Все эти аргументы, позже бесчисленное количество раз использованные большевистскими теоретиками и практиками для оправдания кровавых репрессий, включая и сталинский Большой террор, в конечном итоге, если отвлечься от словесной мишуры, сводились к главному — во имя туманного, а точнее говоря, утопического счастливого завтра допустимы любые, самые злодейские преступления сегодня. Террор из средства постепенно становился самоцелью. Этот коммунистический, классовый, а потому безнравственный подход к этике Троцкий сохранит в течение всей своей жизни и на закате ее вновь попытается выступить, в несомненно более мягкой форме, с псевдотеоретической защитой своих взглядов, полемизируя не со скончавшимся в 1938 г. Каутским, а с крупнейшим американским философом Джоном Дьюи [711].

Сталин прочитал книгу Троцкого очень внимательно и, несмотря на плохие отношения с Троцким, похвалил его работу. Это была единственная книга Троцкого, которая вызвала у Сталина чувство удовлетворения. Прочитанный Сталиным экземпляр был испещрен одобрительными пометками. На полях можно было встретить многочисленные подчеркивания и замечания: «так», «метко», «в этом вся суть». Жирной чертой Сталин обвел слова о том, что революционное государство пролетариата невозможно без партии с непререкаемой внутренней дисциплиной. Слова о безграничном господстве и непререкаемой дисциплине, заметил один из историков, «одинаково ласкали тогда слух как Троцкого, так и Сталина» [712]. Особенно Сталину понравился вывод о том, что партия может осуществить революционное господство пролетариата без блоков с другими социалистическими партиями [713]. Как и все большевистское руководство, Троцкий стоял за жесткую однопартийную диктатуру. Пока же Каутский достойно ответил Троцкому в работе «От демократии к государственному рабству» [714], знакомство с которой, безусловно, предостерегло некоторых западных левых от вступления в коммунистические партии своих стран. Оправдывая и превознося большевистский террор в России, Троцкий конечно же сослужил не лучшую службу делу международного коммунизма.