Неизвестный Солженицын - Владимир Бушин

Однако было бы несправедливо утверждать, что известный критик так уж всегда и обелял Солженицына, так уж во всем и оправдывал, так уж каждый раз и взывал к снисхождению. Отнюдь нет, Кожинов — это все же не Бондаренко, иной раз он и попрекал любимого истукана. Вот читаем: «Кроме тех лестных слов, что я высказал по адресу Александра Исаевича, у меня много претензий к Александру Исаевичу». Вы слышите? Претензии! И много!.. «Главная претензия, пожалуй (уж главную-то надо бы определить твердо, а не предположительно. — В.Б.), вот в чем: взяв для своей деятельности такой широкий круг явлений, Александр Исаевич далеко не всегда ведет себя с должной ответственностью». О, господи! Что стоит за этими почтительно-туманными словами? «Вот, например, недавно он написал — и это имело определенное идеологическое значение, — что в Великой Отечественной войне погибли 44 миллиона наших солдат». Критик показал, что цифра эта, разумеется, ложь. Но ему, видимо, было невдомек, что, когда это имеет определенное идеологическое значение, когда ему выгодно, дорогой Александр Исаевич лжет, извращает любые цифры. Даже территорию СССР и численность его населения в одних случаях преувеличивает, когда заводит речь о нашей войне против «маленькой Германии», в других — преуменьшает.

Так, в «Архипелаге» писал, что к концу 41-го года под властью немцев было уже «60 миллионов советского населения из 150», т. е. потеряли, мол, в такой короткий срок уже едва ли не половину людских ресурсов. На самом деле наше население составляло тогда не 150, а около 195 миллионов. Так что вранье — на 45 миллионов. К тому же в 41-м году было перебазировано на восток 2593 промышленных предприятия, в том числе 1523 крупных, а также угнали 2,4 миллиона крупного рогатого скота, 800 тысяч лошадей, более 5 миллионов овец и коз, и вместе со всем этим хозяйством эвакуировалось более 12 миллионов населения (Великая Отечественная война. Энциклопедия. М., 1985, с. 802).

В другом месте Солженицын пишет о 1928 годе, о поре индустриализации: «Задумано было огромной мешалкой перемешать все 180 миллионов» («Архипелаг», т. 2, с. 69). А на самом деле тогда население страны было около 150 миллионов, да и далеко не все же они попадали под «мешалку», оставалось многомиллионное деревенское население.

Как видим, в одном случае подзащитный истукан хотел сгустить краски путем уменьшения цифры, и он запросто уменьшил ее на 45 миллионов; в другой раз для той же цели надо было цифру увеличить, и он, не колеблясь, увеличил ее на 30 миллионов. Так что плюс-минус 30–45 миллионов для Жителя-Не-По-Лжи проблемы не составляет. Конечно, лжецов и клеветников в мире было и есть немало, но за все века ни один не сумел извлечь из своих любимых занятий такую циклопическую выгоду, как Солженицын. Тут нет ему равных…

Право, жаль Вадима Кожинова. Ведь он мог бы и 3 декабря 1998 года свой большой талант и обширные познания употребить на более достойное дело, чем отмывание добела черного пса мужского пола.

Однако из пятилетней дали пора вернуться в дни нынешние, к всенародному празднованию 85-летия живого классика. На этот раз Альфред и Эдвард молчали, видимо, язык проглотили, удрученные вышибоном из Думы их дружков во главе с Чубайсом. А первым почти за месяц до заветного денька выскочил вместо них на солженицынскую юбилейную арену, ударил колотушкой в барабан и тряхнул звонкими бубенцами, конечно же, Владимир Бондаренко. Сперва напечатал в «Завтра» статью «Солженицын против Марка Дейча». Заголовок явно неудачный. Ужасное снижение образа: титан схватился с каким-то пигмеем! Потом в своем «Дне литературы» напечатал эту же статью в расширенном варианте как передовую и под возвышенным заголовком «Солженицын как русское явление».

Бондаренко в роли Евтушенко

Иной раз достаточно одного жеста, фразы, даже оборота речи, чтобы понять человека. Вот единственный из всех обратился Никита Михалков к Путину со словами «Ваше высокопревосходительство!» — и весь он как на ладони, никаких дополнений не требуется: угодник, льстец, Молча-лин. Есть столь характерные оборотцы и у Бондаренко. Так, о тяжком жизненном пути одного своего героя он сказал: «двадцать лет его советчины». Умри, Денис! Больше ни слова. Перед нами густопсовый антисоветчик.

Тот же облик отчетливо виден в его нынешней статье, в которой такие советские слова и советские понятия, как секретарь горкома, секретарь обкома, член ЦК, чекист, коллективизация, употребляются только в неприязненном, даже во враждебном и бранном смысле, как, разумеется, и у Солженицына. Да еще критик призывает к покаянию потомков этих секретарей и «основателей российского марксизма». Вы подумайте: потомков! Помните, как самурайка Хакамада в телепередаче требовала от Зюганова тут же, сей момент отречься от Ленина как создателя Коммунистической партии и проклясть его или — совершить харакири? Но Бондаренко превзошел и Хакамаду: он требует покаяния не только от однопартийцев и потомков коммунистов, а даже от их однофамильцев! Вот ведь до какого мракобесия допер под руководством Учителя. Ну, давайте терзать теперь всех Распутиных — за старца Григория, всех Зиновьевых — за известного Григория Моисеевича, всех Власовых — за преда-теля-генерала… То-то веселая жизнь настанет. Глядишь, завтра Бондаренко и от меня потребует покаяния, поскольку моя фамилия лишь двумя последними буквами отличается от фамилии заокеанского буйного забулдыги…

И это еще не все… В противоположность сонму русских писателей от Новикова, Радищева и Пушкина до Чехова, Короленко и Бунина крестьянская беднота для Бондаренко — презренная «голь перекатная».

С чего бы великий поэт такого рода названия выдумал? И мужиков из этих-то деревень и презирает многоуспешный Бондаренко. А ведь к началу прошлого века перед Октябрьской револющией эта «голь» в русской деревне составляла 60–65 %, т. е. большую часть народа. И какое высокомерное презрение!

Я этого даже у Солженицына не встречал. С негодованием критик упоминает и о том, что эта «голь», видите ли, иной раз «пожары устраивала». Какие пожары? Вроде тех, что недавно случились в интернатах для больных детей в Якутии, а потом в Дагестане, где погибло в общей сложности полсотни детей, или вроде совсем недавнего пожара в общежитии Института им. Патриса Лумумбы, стоившего жизни тридцати восьми студентам? Нет, критик имеет в виду совсем другое, но стесняется, не хочет сказать прямо: пожары барских усадьб. Кто спорит, разумеется, крайне прискорбно, что жгли усадьбы, но ведь не по причине пиромании — это был безумный, стихийно выплеснувшийся ответ-месть за то, о чем писал хотя бы Пушкин в стихотворении «Деревня»:

Что, Бондаренко, это пропаганда сталинского Агитпропа?.. А ведь такой пропагандой сразу после революции занимался и Александр Блок, почти современник наш: «Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? — Потому, что там насиловали и пороли девок, не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? — Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему — мошной, а дураку — образованностью… Я знаю, что говорю». А что ты-то знаешь, Бондаренко?