Неизвестный Солженицын - Владимир Бушин

— Высылаю дюжину осиновых кольев.

— От такой потери молодая демократия может и не оправиться.

— После операции в ГУЛАГе прожил еще 60 лет. Его спасли сталинские палачи. Ну не сука!

— Умер гр. Ветров. Сейчас перед небесным кумом отчитывается.

— Неужели в лагере лечили рак?

— Он для начальства был свой. Потому и лечили.

— Надо было за каждую книжку, за все 30 томов вранья и клеветы таскать его по судам, чтобы остался в памяти народа как стукач, клеветник, чтобы имя его стало в ряд с Иудой.

— Надеюсь, Михаил Сергеевич не заставит нас ждать до 90-летия.

— С.Кара-Мурза хорошо сказал о нем: «Уничтожили Советскую власть. Сделали все как он просил. А он опять недоволен: нет, вы убейте, но так, чтобы было красиво, чтобы покойник был розовеньким и улыбался. Вечно недовольный!

Я просмотрел 54 страницы таких откликов…

О похоронах Пророка Бондаренко пишет: «Огромной толпы не было ни в Академии Наук, ни в Донском монастыре». Это почему же? Ведь Пророк! Оказывается — «не дива же телевизионная!» А какую «диву» хоронила огромная толпа? А Пушкин, Толстой, Есенин — «дивы»? О первом из них он вот что, видите ли, имеет сообщить: «За гробом Пушкина совсем немного друзей шло». Как? При такой-то славе! Откуда взял? Если совсем немного, то назвал бы двух-тро-их? Может, брат Левушка, Вяземский, Нащокин?.. Русская литература никогда не интересовала Бондаренко. Это для него всегда было лишь полем демагогии и ареалом пушного промысла. Так вот, когда Пушкин был ранен, весть об этом без радио и телевидения, даже без телефона тотчас облетела весь Петербург, и к его дому на Мойке все время, пока он боролся со смертью, стекались толпы народа. Власть испугалась, что его похороны выльются в грозную манифестацию. Ведь Лермонтов уже написал:

И вдруг эти стихи прогремели бы на похоронах?..Поэтому царь приказал тайно в ночь с 1 на 2 февраля увезти покойного поэта в Михайловское, в Святогорский монастырь. Гроб с его телом сопровождали только три человека: старый друг Александр Иванович Тургенев («Тургенев, верный покровитель…»), дядька Никита Тимофеевич Козлов («Грустно нести тебе меня?» — спросил его Пушкин, когда тот нес его, раненого, на руках из кареты к квартиру) и жандармский полковник Ракеев. Не его ли ты, Бондаренко, имел в виду, говоря о немногих друзьях поэта?

А что, если бы решили хоронить Солженицына в Кисловодске, где он родился, или в Ростове-на-Дону, где долго жил, или, наконец, что было бы лучше всего — в штате Вермонт, где тоже лет двадцать… Кто бы поехал с его гробом?

Но похоронили Апостола в Москве на кладбище Донского монастыря рядом с могилой знаменитого историка Ключевского. Разве мог Василий Осипович ожидать такого исторического соседа. Надо было — рядом с Деникиным. Как литературного Шкуро.