Счастье Зуттера - Адольф Мушг

Чтобы обратить внимание на другие странности этого человека, например на заметную одышку или на возможную близорукость, нужно было столкнуться с ним «в пути» или «вблизи того места», чем и воспользовались другие свидетели, в этот ранний час совершавшие пробежку. По их общему мнению, походка мужчины была и впрямь неуверенной, но шел он в хорошем темпе и особенно пристально за ним никто не наблюдал. Гонг позвал свидетелей заняться тренировкой своего собственного дыхания или упражнениями в медитации, благодаря которым можно было даже indoors[61]«снова ощутить себя».

Зуттер дошел до защищенной деревьями площадки для отдыха рядом с лодочной станцией, у причала которой швартовался «самый высокий прогулочный катер в Европе»; правда, в это время он еще не курсировал. Несколько лет тому назад Руфь и Зуттер предприняли на нем короткую прогулку, в такой же облачный день, как этот. Время от времени они поднимались на палубу, чтобы поговорить со шкипером, и при этом промерзли до костей. Зуттер расспрашивал неразговорчивого шкипера о планах реконструкции «Альпийской розы», давно отслужившей свой срок гостиницы, разорившейся и уже почти выпотрошенной; она уже несколько лет пустовала у входа на Плаун да Лей. Теперь из нее хотят сделать образец рафинированного гостиничного бизнеса, здесь станут продавать квартиры в долевую собственность тем, кто больше заплатит и кто будет приезжать сюда на определенное время. Зуттер дал волю своей не знающей удержу стариковской фантазии и попытался осторожно настроить на соответствующий лад и Руфь, так как без ее унаследованного состояния об этом и думать было нечего. Однако Руфь вышла на палубу одна и, прислонившись к перилам, подставила лицо предзимнему ветру. Тогда о ее болезни еще не было речи, но она могла простудиться; чтобы предотвратить это, Зуттер молча подошел к ней и набросил ей на плечи свою штормовку.

Теперь он отвязал выкрашенную в голубой цвет лодку, подтянул ее к песчаной отмели, вошел в нее, положил сумку и снял рюкзак: надо было отомкнуть замки на цепях, которыми шкипер закрепил весла. Одним из весел Зуттер оттолкнулся от берега. Когда лодка начала покачиваться на волнах, он вложил оба весла в уключины, взялся за рукояти и начал — первое время неловко — грести. Скоро лодка вышла на открытую воду, он надел ремни и с растущей уверенностью почувствовал, как гребок за гребком сопротивляется веслам вода; греб он сильно, но без напряжения, поднимая все меньше шума.

Он сидел на веслах спиной к направлению движения, но одного взгляда через плечо было достаточно, чтобы увидеть: водная гладь впереди была пуста. Холодная и прозрачная, как стекло, она расстилалась под мягким светом, источник которого, закрытый неподвижными облаками, угадывался над массивом Корвача. Чем дальше отплывал Зуттер от врезающегося в озеро полуострова, тем ощутимее становились короткие, тупые удары волн о борт лодки, тем сильнее чувствовал он разгоряченным от непривычной работы, вспотевшим лбом порывы ветра. Место, где собирались тучи, было у него за спиной, но над краями гор, обрамлявших долину с северо-востока, пробивался солнечный свет, слабый, но ясный и призрачный, словно во сне. Размеченные трассами валунов склоны с левой стороны долины и смутно обозначенные вершины за ними улавливали утренний свет и начинали менять свою темно-фиолетовую окраску, там и сям прочерченную прожилками снега, на нежную лиловую, плавно переходившую в теплый желтовато-коричневый цвет альпийских лугов и во все более сочную зелень хвойных лесов. Полуостров был освещен только местами, но над равниной уже мелькали, словно раздуваемые ветром и тут же снова исчезавшие, блуждающие солнечные зайчики.

Зуттер вряд ли мог точно назвать место, куда он плыл, но был уверен, что оно само откроется ему. В лодке его не покидало ощущение расстилавшейся под ним глубины. Он предполагал, что она будет достаточной вблизи резко вздымающейся вверх скалистой гряды с левой стороны, на самой ее вершине стоял «Вальдхаус», окна которого игриво поблескивали в свете начинающегося дня. Он надеялся, что потеряет его из виду, если возьмет круче влево, к темнеющему уступу.

В очередной раз бросив взгляд через плечо, он обнаружил еще одну помеху. От Изолы в открытое озеро двигался красно-желтый парус виндсёрфера. Он летел, совершая неожиданные повороты, потом маленький треугольник на мгновение исчез, словно проглоченный волнами, чтобы вынырнуть снова, как показалось Зуттеру, уже ближе к нему. Он отчетливо видел тоненькую, похожую на насекомое фигурку у шеста, которая, широко расставив ноги и низко наклонясь к воде, тянула на себя вырывающийся парус, стараясь придать ему новое направление. Становилось все очевиднее, что целью была лодка Зуттера. Управлявший парусом человек пользовался посвежевшим ветром, чтобы быстрее настичь лодку.

Не желая этой встречи, Зуттер круче принял влево в поисках укрытия за маленькими островками, что часто попадались в дельте перед Изолой. Но так как гряда леса за ними отступала, то, надо думать, и глубина озера становилась все меньше. Волнуемая ветром водная масса стала походить на светлый купорос; черные полосы в ней говорили о покрытом растительностью дне и предупреждали о песчаных отмелях. Избавляться от своего груза здесь Зуттер не хотел. Но более глубокое место грозило встречей с существом из другого мира, которое без устали выписывало свои пируэты на поверхности озера. Надо было выйти из гостиницы как можно раньше, чтобы в этот единственный раз оказаться на озере одному. Теперь же у Зуттера было такое чувство, что его принуждают, — к осторожности или, что еще хуже, к спешке.

Он опустил весла и перевел дыхание. На вполне приемлемом расстоянии слышался шум моторов. Откуда-то появился вертолет: должно быть, срочно доставлял в клинику больного и перевозил валежник. Над Малойей неподвижным языком повисла туча, лишь ее самый верхний край трепал и завивал ветер, и на этих завитках мелькали слабые блики солнечного света.

Тем временем виндсёрфер исчез из вида. Зуттер бросил весла и, балансируя, прошел к корме. Встав на колени, он развязал рюкзак и вытащил из него тяжелый джутовый мешок с парой десятков камней. Он сунул руку в мешок, словно собирался тянуть жребий, и его рука нащупала три легких шара из хвойных иголок; он осторожно провел пальцами по круглой, чуть колючей поверхности и только потом один за другим вынул шары и положил их на свободное место между шпангоутами, где плескалась просочившаяся в лодку вода; отсюда они никуда не укатятся. Потом снова сунул руку в мешок, наткнулся на камень, ощупал его и вытянул к свету. Ребристый, величиной в половину кулака, он поблескивал своими темно-зелеными, почти черными гранями, словно кусочек застывшего потока. На вес он был довольно тяжел и казался обработанным, но поверхности были на ощупь гладкими, как шелк, точно их плавили в огне. Наверно, какой-нибудь первобытный охотник нашел его точно таким же и сдирал им кожу с животных или заострял стрелы. Зуттер опустил камень обратно в мешок. Оставшиеся в рюкзаке камни все еще изрядно утяжеляли его.

Лодка покачивалась на волнах, и Зуттер почувствовал, что незаметно подкравшееся головокружение становится все сильнее; надо было кончать задуманное. Он открыл мятую пластиковую сумку и еще раз оглядел блестевший в глубине светлый ящичек. «Раньше они заказывали свинцовые гробы, Руфь, теперь мы хороним со скидкой в шестьдесят процентов». Он закрутил сумку так, что стали неразборчивы надписи на ней и она плотно облегала деревянный ящичек; затем зажал зубами крепко скрученную горловину, затянул ее — дважды и трижды — заранее приготовленным шнуром из кокосового волокна и только потом перевел дыхание и завязал узлом; как только он это сделал, верх сумки раскрылся, словно искусственный цветок. Он с трудом поднял сверток — видимо из-за дрожи в руках — и положил его в джутовый мешок; сверток плотно лег на основание из камней. Сверху осталось еще достаточно места для трех сильских шаров, он положил их на ящичек и убедился, что они не пострадают, когда он закроет мешок.