Толкин и Великая война. На пороге Средиземья - Джон Гарт

Сразу после войны Толкин всерьез взялся за работу над «Книгой утраченных сказаний» и начал с грандиозного мифа о сотворении мира – «Музыки Айнур». Если где-то и ощущается влияние ЧКБО, то в первую очередь здесь. Еще до Соммы Уайзмен заявлял, что эльфы кажутся Толкину живыми и настоящими, поскольку он продолжает их создавать, и что тот же самый принцип применим ко всем искусствам и наукам. «Завершенный труд есть тщеславие; процесс труда бесконечен… “Победы”, будучи одержаны, тотчас же исчезают; они обретают жизнь, только пока их добиваешься, – утверждал он, приводя характерную для него аналогию из мира музыки. – Точно так же фуга в нотной записи – это ничто; она оживает только в процессе создания…» И, словно памятуя о словах Уайзмена, теперь Толкин изобразил сотворение мира как непрерывно продолжающееся действо, а музыку как исходную творческую форму. В «Калевале» песня также является орудием сверхъестественной силы, а музыку Улмо Толкин уже приравнял к голосу моря как такового. Но в «Музыке Айнур» вся вселенная предстает хоральным произведением, задуманным Отцом Небесным Илуватаром и спетым ангельским сонмом Айнур, которые развивают заданные им темы. В финале Илуватар объявляет, что их музыка придала миру форму и определила его историю, в то время как сам он даровал миру содержание и суть.

Ранний квенийский лексикон может пролить некоторый свет на последнее утверждение: в нем объясняется, что Са [Sā] огонь, особенно в храмах, и т. д.’, это также ‘тайное имя, отождествляемое со Святым Духом’. Следующий собственный вклад Илуватара – это создание эльфов и людей, а также их отличительного таланта – языка.

Возвышенная тема и стиль не должны заслонять соотнесенность сказания со страшными временами, пережитыми Толкином. Это не что иное, как попытка оправдать сотворение Господом несовершенного мира, полного страданий, утрат и горя. Самый первый мятежник, Мелько, завидует творческой силе Илуватара, в то время как Сатана мильтоновского «Потерянного рая» завидовал Господней власти – это различие отражает эстетствующий антииндустриализм Толкина и пуританский антимонархизм Мильтона. Мелько отправляется в пустоту в поисках Тайного Пламени, но не отыскав его, тем не менее, вводит свою собственную диссонирующую музыку, резкую и нестройную, однако обладающую «собственным единством и целостностью». Но в этом совместном созидании Мелько искажает сам тварный мир, как показывает Илуватар: «Через него боль и несчастья созданы были в столкновении той и другой всевластной музыки; и в сумбуре звуков родились жестокость, и хищная алчность, и тьма, и гнусная трясина, и вся гнилостность мысли и сущности, тлетворные туманы и ярое пламя, и безжалостный хлад, и смерть без надежды». Все эти бедствия (универсального характера, хотя поразительным образом напоминающие о Сомме) происходят не единственно из однообразной музыки Мелько, но скорее возникают из ее «столкновения» с темами Илуватара.

По мнению Толкина, творческий упадок и духовный раскол связаны неразрывно. В пору кризиса ЧКБО в 1914 году он говорил Уайзмену: «Такова трагедия современной жизни: никто не знает, на чем зиждется мироздание по представлениям человека, сидящего рядом в трамвае, – вот что делает эту жизнь такой утомительной и сумбурной; вот откуда ее невразумительность, недостаток красоты и сообразности; ее уродство; ее атмосфера, враждебная высшему совершенству». В 1917 году Толкин снова жаловался на оскудение «красоты во всех людских трудах и измышлениях в течение вот уже более двух веков» – а причину и симптомы усматривал в «столкновении “фундаментов”», проявившемся со времен средневековья.

В «Музыке Айнур» изображен такой раскол во вселенском масштабе, но Толкин предлагает не жалобу на мироустройство, а своего рода утешение. Илуватар утверждает, что через космогонический диссонанс в итоге итогов «тема станет еще более достойной того, чтоб ее услышать, а Жизнь – чтобы прожить ее, Мир же сделается куда более удивительным и чудесным». И словно того ради, чтобы пролить свет на это довольно-таки голословное утверждение, он ссылается на красоту льда и снега, возникших из воды (творения Улмо) благодаря лютому холоду (порождению Мелько). Однако это касается природных чудес и диковин; но как разлад может положительно сказаться на жизненном опыте отдельных личностей перед лицом «безжалостного хлада и смерти без надежды»? Это остается загадкой – ответ на которую предстоит дать новым историям о добре и зле.

В последующих сказаниях ангелы, стремясь продолжить свои созидательные труды, сходят в новосотворенный мир и становятся его хранителями. В мире они известны как Валар, хотя их нередко зовут и богами. Действительно, Эриол никогда не слыхивал о Творце, или Небесном Отце, но ему известны англосаксонские боги Вотан (Один) и Тунор (Тор), которых эльфы отождествляют с Манвэ, главой Валар, и Тулкасом, их поединщиком.

Толкиновский пантеон причудлив и асимметричен. Среди Валар прямой дуализм отсутствует: так, например, нет бога счастья, противопоставленного скорбящей Фуи; нет пастуха или сеятеля по контрасту с охотником Оромэ. Братство Мандоса и Лориэна, богов смерти и снов, подразумевает мистическую связь с миром духов. Прочие Валар – не только действующие лица в драме, но еще и стихийные силы природы: дыхание Манвэ – это ветер, а само присутствие Мелько на его родном севере порождает ледники и айсберги.

Бог битвы Макар и его сестра Меассэ весьма своеобразны. При их дворе длится нескончаемая битва, в которой Меассэ подстрекает воинов Макара наносить удары или оживляет их вином, руки ее «обагрены по локоть в той смуте». Этот сценарий вобрал в себя впечатляющий элемент скандинавской мифологии: Вальгаллу – чертог, куда воительницы Одина, валькирии, приносят павших в битве воинов, чтобы те сражались там друг с другом изо дня в день на глазах у Одина. Но присутствие Макара и Меассэ и их брутального железного чертога в Валиноре предполагает неоднозначный взгляд на войну как на необходимое зло. Примечательно, что не Макар, а Тулкас, веселый поединщик, которому «милы игры, и звон тетивы, и кулачный бой, любит он бороться, и бегать, и прыгать», выступает поборником Валар против Мелько[115]. Меассэ и ее брат играют в «Утраченных сказаниях» очень незначительную роль, а позже совсем исчезают из мифологии.

Валар «Утраченных сказаний» обладают многими недостатками богов Асгарда или Олимпа. Бурные страсти кипят на неуправляемом совете, где главенствует Манвэ, причем спорят и ссорятся участники главным образом по поводу своего долга по отношению к эльфам и людям. Манвэ – скорее первый среди равных, нежели абсолютный монарх, ему случается принимать неправильные решения и ошибаться в отношении чьих-то мотивов; когда более несдержанные боги ему перечат, он просто отходит в сторону. Валар, если дать им повод, могут быть и вспыльчивы, и лукавы, и буйны. Но в целом они страдают скорее излишней осторожностью – отгораживаясь от неспокойного мира.