Мэдмакс - Дмитрий Манасыпов

Дальше смерть встречалась куда чаще и оказалась зачастую непригляднее. Но Горгона относилась к такому спокойно, ничего нового, после пары следов от Прорывов, виденных дома, она не увидела. Кровь, кишки, кости, скалящиеся черепа, откуда содрали кожу. Да, здесь была форменная бойня. А уж могла такая случиться на корабле из-за чего-то вроде Прорыва? Этого она не знала.

Здесь имелись каюты. Они проверили те, что оказались не задраены, задраенные были закрыты поверху наваренными швеллерами. И, изнутри, порой доносились странные звуки.

Бирюк, остановившись, развернул Горгону спиной к себе. Да, ей, вдобавок к работе переводчика, моряки еще и навесили радиостанцию. Она стерпела, как не хотелось вспыхнуть и послать их всех куда подальше.

— Судно в карантин. После моей команды о проверке — партию профосов на дезинфекцию. С огнеметами и девятым калибром, с переносными горелками, срезать металлические запоры. Защитное снаряжение и опасаться любого движения кроме нас двоих. Зараза передается через кровь, парни, это уже ясно. В каютах первой палубы кем-то закрыты инфицированные. Они в летаргии, но придут в себя сразу, как почуют большую группу, будьте осторожны. Идем дальше, как поняли, прием?

«Прием» прохрипел в ответ, что понял и они тронулись дальше.

Внутри огромное металлическое чудовище казалось куда больше, чем снаружи. Только на первой палубе, тянущейся на сотню с лишним метров, оказалось с два десятка кают, служб и даже две ниши со спасательными ботами. Это вместе с закрытой частью, кодов к которой у Штаба Портов не имелось.

А еще тут стояли ящики, контейнера, в штабелях лежали вьюки, свертки, мешки и самые настоящие бревна.

— Это красное дерево, — Бирюк кивнул на гладкие деревянные обрубки, — в Портах, да и не только, снова жалуют хорошую мебель. Народу кое-где кору жрать приходится, зато у владельцев консервных фабрик столы полированные.

Горгона не ответила, проходя мимо коричневых аккуратных упаковок с клеймом в виде табачных листьев. Тут не нужно было гадать о грузе, запах настоящей вирджинии выдавал сам себя, заставляя даже ее втягивать его сильнее.

— Кофе. — Бирюк показал на жестяные банки объемом не меньше десяти литров. — И дальше настоящий тростниковый сахар. Это Куба, настоящая Куба, красавица.

Вторая палуба оказалась чище, тут всего лишь виднелись следы погонь, валялись гильзы и пару раз попались красные потеки на бортах, и все. Ее они прошли спокойно, спустившись ниже. А там…

Кровь была повсюду. Здесь ее было не спрятать, здесь прошлась, как метлой по мусору, настоящая бойня. Столовая, вернее, камбуз, хотя этот вопрос Горгону не волновал, была густо полита красным во всех его оттенках. Вот только увиденное заставило несколько раз вдохнуть-выдохнуть, стараясь удержать внутри завтрак.

— Охренеть, тут икебана, — Бирюк покосился на нее. — Ты лучше сблюй, если тянет. Потом может оказаться не вовремя.

Горгону скрутило и она отошла в сторону.

— Так лучше, — сплюнул Бирюк. — Охренеть, до чего человек дойдет. А судно и животину везло, даже лошадок, блин. Хорошие лошадки были…

Именно, что были.

Свиные и людские головы пирамидой. Сиреневые веселые пятачки и удивленные до ужаса и кричащие лица. Откуда-то уже взявшиеся черви в глазах. Жирно чавкающая грязь растеклась вокруг метров на дестяь, не меньше. Кобылы и свиньи лежали полукругом, вскрытые, развернутые сизо-ало-багровыми цветами. Блестели змеи кишок, растянутые кольцом и сходившиеся к центру семиконечной звездой.

По ее углам, прикрученные внутренностями к арматуринам, обвисшие тела. Первые двое, мужчина с бородой и женщина с ребенком, свисающим из нее на стынущей пуповине. Руки переплетены между собой вырезанными по живому сухожилиями. Отец и Мать.

Из шеи следующего торчала головка кувалды, вбитой рукоятью прямо в разодранную плоть. Буквы, вырезанные острым на груди, не оставляли сомнений даже Бирюку. Кузнец.

Совсем молоденькая девчонка осталась нетронутой. Её не резали по остреньким грудкам. Писали, макая палец в чернила, взятые у соседа из шеи, оставив ей вековечную целомудренность. Дева.

Свиная голова у соседа пришита самой натуральной сапожной дратвой. Обрезав уши сумасшедший скульптор вбил сверху старенький стальной шлем. Боевым поясом по животу, запиханные в разрезы, снятые с охранников ножи, граната и выпирающие по бокам из разрезов магазины с патронами. Воин.

Предпоследнего почти пожалели… Предпоследнюю. Седые волосы старухи окрасились в красное из всего лишь вспоротого горла.

Оставшегося чудовище или чудовища не пощадили. Белое вперемешку с красным, лохмотья кожи и выломанные ребра. И голова, смотревшая на собственные лопатки. Длинные волосы свешивались вниз грязной тряпкой. Неведомый…

— Единственное, что меня удивляет, Горгона, это отсутствие нападающих здесь и сейчас. — Бирюк закурил. — Подсказывает мне что-то, представляешь, что их уже нет. И кто-то поработал тут до меня. Вот такие дела.

Этот «кто-то» обнаружился куда раньше, чем им хотелось.

Первым дернулась Горгона, каким-то чудом уловив в коридоре движение и услышав короткий щелчок.

— Ложись!

Выстрелы загрохотали металлическим звоном и треском самого настоящего грома. Внутри стальной лохани пальба казалась чем-то страшным.

— И чего палит? — Бирюк, спиной прижавшийся к переборке, выглянул в коридор. И тут же отдернул голову, а по переборке лязгнуло попаданием. — Меткий, сволота, а!

— Если стреляет… — Горгона посмотрела на него, — то…

— Верно. — Бородатый хмыкнул. — Он свой, хотя пока не подозревает об этом. Условного знака-то мы не обозначили, да и нам его не сказали. А он, видно, немного перенервничал, раз не может дважды два сложить. В смысле — стоянку, нас и вообще.

Он снова глянул туда, дождался выстрела из полуавтоматического оружия и высунулся снова.

— Эй, камрад! — Бирюк рявкнул в коридор, уже не прячась. — Шпрехен зи инглиш?

— Господи ты прости! — не выдержала Горгона. — Почему тебе лишь бы потрепаться?

— Скучно… — чистильщик посмотрел неожиданно серьезно. — Да потому что там, дома, мои сейчас погибают, дура ты с высоким интеллектом. Не понимаешь?

Горгона даже не обиделась. Бирюк переживал. Прятал за своей грубой шкурой страх за тех, кого считал братьями и для кого оставался мертвым. Надеялся, сразу видно, надеялся, что где-то на Базе чистильщики справятся и без него.

— …..! Фак! — прилетело спереди.

— О, раз ругается, значит свой.

— Какой свой?

— Живой, то есть и не зараженный.

Бирюк взял «питбуля» в руку, ее отвел в сторону и сделал самоубийство с дуростью — вышел из-за переборки.

— Ай эм френд!

— Сука! — Горгона сплюнула. — Больная на всю голову тварь!