Обри Бердслей. Биография - Мэттью Стерджис

Бердслей был очень доволен этой пародией не только потому, что она еще раз обратила внимание на его новеллу, но и потому, что в ней появился Симпль Сайменс. Теперь он именно так и называл старого друга. Надо сказать, что отношения между ними в последнее время испортились. Вероятно, Саймонс испытывал, что называется, профессиональную ревность, если не возмущение, тем, что Бердслей вторгся на территорию литературы. Обри, в свою очередь, везде говорил о своих литературных устремлениях, а когда Саймонс сказал, что может помочь ему получить билет члена Библиотеки Британского музея, настоял на том, чтобы представиться литератором, а не художником.

Саймонс, однако, связывал напряженность между ними с инцидентом, касающимся женщины. Есть упоминания о том, что они повздорили из-за певички в кафе «Талия». Бердслей очень дорожил своей репутацией светского человека – образ денди, раз и навсегда выбранный им, должен был оставаться незыблемым. Этому способствовали изысканные ланчи и обеды с Раффаловичем, вечера у Леверсонов, концерты, театры – он не пропускал ни одной премьеры… Но наряду с этим Бердслей стал все чаще заглядывать и в сомнительные заведения, в частности в «Талию». После скандала с Уайльдом прошел почти год, но Обри по-прежнему болезненно воспринимал холодные взгляды искоса, которым не было числа в обществе, даже не самом респектабельном.

Развлечения отнимали много времени и сил, но удивительное дело – на работе это не сказывалось. В первые месяцы 1896 года Бердслей создал самые сложные и совершенные по технике рисунки, которые он когда-либо сделал. Главной своей задачей в то время Обри считал иллюстрации к «Похищению локона». По стилю эти рисунки были одновременно усовершенствованием и упрощением перегруженных деталями иллюстраций к новелле «Под холмом». На свою склонность к придумыванию элегантной мебели и изысканных костюмов Бердслей накинул узду классической строгости. Основным стало равновесие: плотная перекрестная штриховка паркета контрастировала с оригинальным использованием точечных линий для обозначения кружев, вышивки и украшений и возвращением крупных участков белого, а иногда и черного цвета.

Смитерс предлагал нестандартный ход – анонсировать поэму как украшенную, а не иллюстрированную, и это решение представлялось более чем уместным. Бердслей, сам очень довольный этим стилистическим отступлением, принес образцы первых рисунков Джозефу Пеннеллу, чтобы тот их оценил. В гостиной Пеннеллов Обри, к своему удивлению, увидел Уистлера. После первой встречи, состоявшейся весной 1893 года, они не поддерживали отношения – Бердслей демонстрировал подчеркнутое равнодушие, и Уистлер отвечал ему взаимностью.

Обри раскрыл свою папку и начал показывать Пеннеллу рисунки. Сначала Уистлер смотрел на иллюстрации к «Похищению локона» безразлично, потом с интересом и, наконец, с восторгом. Великие мастера часто бывают великодушными. Уистлер нашел в себе силы признаться в заблуждении: «Обри, я совершил огромную ошибку. Вы настоящий художник». Услышав это от того, кем он так восхищался, Бердслей, по свидетельству Пеннелла, прослезился. Уистлер повторил сказанное и добавил: «Это правда» [3].

В начале февраля Бердслей поехал в Париж. Компанию ему составили Смитерс и та самая певичка из кафе «Талия». Целью поездки, по определению Обри, была вакхическая экскурсия. В столице Франции троица встретилась с Доусоном, который уже находился там. Друзья познакомились с молодым критиком Габриэлем Лотреком, написавшим обзор «Савоя» для издания, с которым он сотрудничал. Обри поблагодарил Габриэля за то, что в его статье было больше юмора, чем собственно критических замечаний.

Вместе они провели несколько незабываемых вечеров, хотя их и омрачало одно обстоятельство. Бердслея раздражали вольные манеры Доусона, но больше всего то, что он безвкусно одевался. Он восхищался поэзией Доусона, но считал его невыносимо вульгарным. Впоследствии Обри жаловался Смитерсу, что своим потрепанным костюмом, просто неуместным в ресторане или театре, Эрнест оскорбляет его эстетическое чувство. Бердслей признавался, что, оказавшись в одной компании с Доусоном, он может сам погрузиться в молчание или сорваться на грубости. Впрочем, Эрнеста сие ничуть не смущало. Более того, он посвятил Бердслею одно из своих стихотворений и продолжал искать встреч с ним.

11 февраля они присутствовали на премьере «Саломеи» Оскара Уайльда в Théâtre de l’Ouevre. Спектакль поставил Орельен Люнье-По. Присутствие первого иллюстратора пьесы не осталось незамеченным. Жан Лоррейн, поэт, прозаик, но прежле всего декадент, в частности, выразил сожаление, что режиссер не предложил Бердслею создать декорации и костюмы.

На следующий день Доусон сказал, что истосковался по морскому воздуху и уединению, и уехал в Бретань, в деревню Понт-Авен. Смитерс собирался вернуться в Лондон – пора было заняться делами. Певичка тоже собралась домой. Бердслей решил остаться в Париже. Обри процитировал миссис Смитерс – сказал, что нуждается в небольших переменах. Свободный от обязательств лондонской жизни, здесь он сможет сосредоточиться на работе.

Бердслей поселился в Hôtel St Romain на улице Сен-Рох рядом с площадью Пирамид, на которой установлен памятник Жанне д’Арк, напоминающий, что здесь при освобождении Парижа в 1429 году Орлеанская дева была ранена. Обри продолжал работать над иллюстрациями к «Похищению локона». Он почти не появлялся на светских мероприятиях, ссылаясь то на занятость, то на плохое самочувствие.

Сначала жизнь «трудолюбивого отшельника» увлекла Бердслея. Он даже стал экономить, но тут его хватило ненадолго. Скромные обеды в сети ресторанов Дюваля были признаны им отвратительными и несъедобными, срочно потребовалось обновить гардероб, а кроме того, жизнь была невозможна без книг. В то время как Смитерс продавал часть его собственной библиотеки, Бердслей рылся в лавках букинистов и приобретал новые дорогие тома. Потом он жаловался тому же Леонарду, что его безобразно обманули при покупке «Племянника Рамо», философско-сатирического диалога Дени Дидро, написанного в 60-е годы XVIII столетия, но впервые опубликованного только в XIX веке [4].

Подготовка материалов второго номера «Савоя» в основном легла на плечи Саймонса и Смитерса, находящихся в Лондоне. Печатать тираж должен был не Г. Николс, бывший партнер Смитерса, а издательский дом Chiswick Press. Формат был увеличен. Но главной новостью стало не то и не другое. Смитерс решил, что Саймонс должен быть назван на обложке как ответственный редактор.

Бердслей об этом пока не знал. Он пребывал на другой стороне Ла-Манша и обязался сделать новую обложку, внести свой вклад в рисунках, стихах и прозе, а «художественное содержание» в целом сохраняло отпечаток его руководства. Поступили работы от Пеннелла, Ротенштейна, Шэннона и Бирбома. Сикерт прислал рисунок, на котором был запечатлен Риальто – самый известный мост Венеции, один из символов города. Перед отъездом из Лондона Обри принял к публикации интересную работу У. Т. Хортона – своего бывшего товарища по Брайтонской средней школе.