Испытание пламенем - Холли Лайл

Йенер. За того единственного выжившего ребенка сотня людей заплатила своими жизнями. Сотня людей. Если у этого Йенера ничего не получится, их жертва в конечном счете окажется бессмысленной. Да, у этого человека есть стимул для победы.

Молли вновь повернулась к Сеолару и сказала:

— Значит, будем ждать. Я не собираюсь просто сидеть у себя в комнате и писать картины, Сео. Так или иначе, я научусь магии. Найду способ выполнить то, что должна, стать посредником между вейярами и Старыми Богами.

Он не сводил с нее глаз.

— Ты назвала меня Сео… — прошептал он.

Она кивнула.

— Молли, если ты сможешь нам помочь, я буду самым счастливым человеком в Ории. А если не сможешь… по крайней мере я нашел тебя. Из этого обязательно получится что-то хорошее, независимо от того, что ждет нас в будущем. — Сеолар протянул руку, пальцем дотронулся до ее щеки. — Ты такая смелая. Такая сильная. Такая красивая. Что бы ни случилось со мной и моим народом, я всегда буду любить тебя, — прошептал он.

Молли улыбнулась. Лицо ее светилось юностью, верой, надеждой. И любовью.

— Я сумею найти способ выполнить то, что должна выполнить, лишь потому, что люблю тебя. — Она покачала головой, и Сеолар вдруг понял, что она чем-то удивлена. — Я люблю тебя. Я в жизни никого не любила. Никогда. Потому что никогда не могла переступить через связанную с этим боль. Но с тобой нет боли. Есть только чудо: я люблю тебя и могу любить. Я свободна!

Сеолар притянул ее к себе и обнял. Найдет ли что-нибудь Йенер или нет, научится чему-нибудь Молли или тоже нет, он по крайней мере сможет испытать это. Он ведь тоже еще никого не любил. Молли Мак-Колл была его собственным чудом в той же мере, как она была чудом его мира.

Кэт-Крик

— Чума началась потому, что те люди занимались магией в другом мире, — заявил Питер.

Лорин, все еще не пришедшая в себя от услышанных по телевизору новостей, едва не подскочила. Она и не заметила, что он вошел следом за ней и что стоял так близко.

— Я знаю.

— Эрик объяснил мне, что они могли даже не планировать таких ужасных последствий, что такое случается, если люди просто неосторожны с магией.

Она кивнула и потерла руки, стараясь согнать «гусиную кожу». Какой-то сквозняк все время находил ее, она двигалась по комнате и все равно до костей промерзала.

— Нужно выяснить, что они натворили. — Она повернулась к Питеру и удивилась странности его взгляда: в нем смешивалось восхищение, любопытство и что-то еще. Лорин в смущении отступила на шаг.

То, что она увидела в его глазах и что заставило ее насторожиться, мгновенно исчезло. И так же мгновенно он опять превратился в верного помощника шерифа при исполнении служебных обязанностей.

— Мне все это кажется смешным, — пожаловался он. — Даже сама идея магии. А уж то, что магия может перевернуть и разрушить мир… И даже не тот мир, в котором она применялась. Глупость какая-то. Когда я думаю о магии, то представляю себе белого кролика, которого фокусник достает из черного цилиндра, девушку в блестящей юбочке, выходящей из ящика, который человек во фраке только что распилил на две части, хитрые карточные фокусы, шелковые платки, голубей под крышей шапито, свое беспокойство, чтобы они не наделали мне на голову. Я не могу связать магию с тем, что вы касаетесь груди умирающего человека — и страшные раны заживают. И еще меньше с тем, что миллион человек уже погибли и многим еще предстоит погибнуть. С тем, что наш мир превратится в пепел, потому что кто-то где-то произнес: «Абракадабра» не так, как надо. — Глаза Питера стали тусклыми, старыми и усталыми.

— Все не так, как я ожидала, — призналась Лорин. — Черт возьми, когда я сюда вернулась, я ничего об этом не помнила.

— Правда?

Она отрицательно покачала головой.

— В первый раз я почти провалилась в это проклятое зеркало. Почти провалилась. Как Алиса — в Зазеркалье. Но я-то, к сожалению, не проснулась. — Она посмотрела на плотные шторы и тщательно прикрытые щели, чтобы ни один луч не выскользнул наружу и не выдал присутствия сентинелов тем, кто их ищет. — Это просто ужасно — выйти из зеркала и понять, что ты вовсе не спишь.

Питер усмехнулся, сухо, коротко и невесело.

— М-да. А я все еще надеюсь, что это просто нескончаемый ночной кошмар.

Лорин улыбнулась. Когда Питер разговаривал с ней наедине, его легкий южный акцент пропадал, уступая место более жестким гласным и твердым согласным, характерным для местностей к северу от линии Мейсона-Диксона. Следы южного говора оставались, но очень слабые.

— Забавно, — заметила она. — Я знаю, что ты — местный. И когда слышу, как ты разговариваешь с кем-то еще, то могу спорить, что ты и на день никуда отсюда не уезжал. Но когда мы вдвоем… — Лорин наклонила голову набок и внимательно на него посмотрела, — …когда мы говорим наедине, у меня такое чувство, что весь южный налет с тебя словно слетает и что если ты захочешь, то его не будет совсем.

Она смотрела прямо ему в глаза и отметила, как в них на мгновение отразились удивление и настороженность, тут же спрятавшиеся за мягкой улыбкой. Он ничего не ответил, просто продолжал улыбаться.

Но Лорин было нелегко сбить с толку. Она отлично знала, что видели ее глаза и слышали уши. Пожав плечами, Лорин сменила тему:

— Пойду на кухню, посмотрю, как там Джейк, и узнаю, собираются ли эти люди застрелить нас или научат своему секретному рукопожатию и примут в свой клуб. А ты?

Он все улыбался, но, проходя мимо, Лорин чувствовала, что его задумчивый взгляд следует за ней, пока она идет через холл, по коридору и сворачивает за угол, скрываясь наконец из виду.

— Базу операции разместим прямо в Ории, — говорил Эрик. — Здесь оставаться рискованно: Грейнджер уже погиб от чумы. Мы все можем заразиться и умереть. А если мы собираемся победить эту беду, потребуется каждый человек.

— Но ведь сбежать — значит струсить, — возразил Терри Мейхем. На лице его читалось смущение и злость.

— А остаться и умереть — просто глупо, — сердито ответил Эрик. — Если мы погибнем, погибнут все. Мы не можем себе позволить браваду перед лицом смерти. Нас слишком мало.

— Тогда снова возникает вопрос: что нам делать с ними? — вмешался Джимми Норрис. Его полотняный костюм в духе Марка Твена был смят и испачкан, но густые седые волосы и усы — тщательно расчесаны. В результате создавалось впечатление пришедшей в упадок элегантности, которая в глазах Лорин выглядела очень трогательно. Точнее, выглядела бы. Если бы у нее не возникло желания ему хорошенько двинуть.

— Мне не очень-то нравится, когда обо мне говорят «с ними», как будто мы — лишние чемоданы или появились здесь по ошибке, — сухо проговорила Лорин. — Я — единственная создательница ворот, которая у вас осталась. Ваш специалист оказался предателем. А Питер — со мной. Без него Эрик был бы уже дважды мертвец.