Смерть по высшим расценкам - Анатолий Ромов

— Да, конечно, у меня есть копия.

— Спасибо. Хорошо, Пол, считайте, ваша идея принята. Ну а о том, чтобы взять Кирьята и Кейеса сразу после того, как запись выйдет в эфир, я позабочусь лично.

Селектор на столе Свирина зажужжал; нажав кнопку, он услышал голос секретарши:

— Федор Андреевич, вам звонят из Лефортово, капитан Завьялов.

Капитан Завьялов был старшим бригады следователей, ведущих дело Панкратьева и Барченко; сказав «Беру», Свирин переключил связь:

— Добрый день, Дмитрий Васильевич, слушаю.

— Добрый день, Федор Андреевич. Тут… — Завьялов помолчал. — Тут у нас вроде как два ЧП.

— Два ЧП? Что за два ЧП?

— Одно ЧП, так сказать, маленькое: Панкратьев хочет срочно, просто немедленно поговорить с вами. Такого с ним раньше не было, вы знаете.

— Знаю. А второе ЧП?

— Второе… — Наступила пауза. — Барченко сегодня после завтрака был найден в камере мертвым.

Прислушавшись к шороху в динамике, Свирин сказал:

— Мертвым? Дмитрий Васильевич, вы, никак, шутите?

— Федор Андреевич, к сожалению, я не шучу.

— А я думал, шутите. — Свирин выдержал паузу. — Вроде в Лефортово такого происходить не должно?

— Не должно, вы правы.

— А что с Панкратьевым? Он хоть жив?

— Да, Панкратьев жив. — В голосе капитана ощущались одновременно и вина, и обида. — Федор Андреевич, у нас тут стоит большой шум, заменили целиком всю смену караула, приехало начальство, ну, что я вам объясняю, вы ведь знаете, как все это происходит.

— Знаю. Каким образом умер Барченко, определили?

— Пока нет, но скорее всего это отравление. До завтрака он был жив, потом ему принесли баланду и кашу, ну а потом… Потом его нашли мертвым.

— И это Лефортово. — Свирин вздохнул. — Дмитрий Васильевич, поздравляю.

— Федор Андреевич, я здесь ни при чем, я следователь. Искать надо или на карауле, или на кухне, или вообще где-то наверху.

— В общем, да, вы правы, вы здесь ни при чем. Если я вас обидел, приношу извинения.

— Федор Андреевич, какие извинения, я ж все понимаю. Панкратьев хочет вас видеть, что скажете?

— Где он сейчас?

— В своей камере, там поставлена усиленная охрана, наряд из другого подразделения. Как только он узнал по «тюремному телеграфу», что Барченко мертв, он тут же стал требовать, чтобы его свели с вами. Мне кажется, он боится, что его убьют тоже.

— Я к вам еду. Как только я окажусь в следственном кабинете, пусть его приводят.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

Войдя в следственный кабинет, Поня мрачно посмотрел на Свирина. Усмехнулся:

— Федор Андреевич, ну что скажете? Как ваши замочили Барика, а? Все чисто, все крыто, а? Федор Андреевич? Что скажете?

— Скажу, что здравствуйте, Виталий Васильевич, и садитесь.

— Садиться приглашаете?

— Да, приглашаю садиться. — Встретить очередной взгляд Пони ему пришлось с каменным лицом. — Садитесь и поговорим.

— Хорошо, сяду. — Поня сел и демонстративно уставился в окно.

Выждав, Свирин придвинул к нему пачку «Мальборо», коробок спичек и пепельницу:

— Закурите. Закурите, это успокаивает. Некоторое время Поня делал вид, что не обращает на его слова никакого внимания. Наконец, покосившись, взял пачку, надорвал ее, достал сигарету, чиркнул спичкой, прикурил, затянулся и снова отвернулся к окну.

Подождав, пока он сделает несколько затяжек, Свирин сказал:

— Виталий Васильевич, Барченко убили не наши, Барченко убил Кирьяков. Безусловно, непосредственным исполнителем этого убийства был кто-то из персонала СИЗО. Кто-то из караула, или кто-то с кухни, или еще кто-то. Но заказчиком конечно же был Кирьяков, вы это отлично знаете. — Поня ничего не ответил, и Свирин добавил: — Я хорошо знаю порядки в Лефортово и знаю, что тот, кто это сделал, будет выявлен и наказан по всей строгости закона.

— Ха… — Затянувшись, Поня выпустил несколько колец дыма, которые уплыли к окну. — Вы его никогда не выявите, это раз, а два — даже если вы его выявите, наказан он будет только для понта. Кто такой для вас Барик? Да никто.

— Барченко был подследственным, проходящим по делу особой важности, и то, что с ним случилось, случилось в военном учреждении. Любой, кто участвовал в этом, вступил в заговор против государства, а значит, совершил государственную измену. Судить его будет военный суд, и уж поверьте, никакой жалости к этому человеку он испытывать не будет.

— Еще как будет.

— Не будет. И никакого снисхождения не проявит, это я вам гарантирую. И хватит об этом, Виталий Васильевич, что случилось, то случилось, и пережевывать все это сейчас бессмысленно. Мне передали, вы хотели со мной поговорить, это так?

— Да, это так. — Затянувшись последний раз, Поня вдавил окурок в пепельницу. — Сука Косой. Я все ж не думал, что он на такое пойдет.

— Как видите, он пошел. И я предупреждал вас об этом, если вы помните.

— Да, помню. Сука, гнида… За это он от меня получит. Я дам вам доказательство, которое его, суку, задавит.

Сказанное Поней было слишком важно, чтобы сразу в это поверить. А поверив, сразу на это реагировать.

Выждав несколько секунд, Свирин спросил совершенно безразличным голосом:

— Что за доказательство?

— Железное доказательство, диск, на котором записано, как мы с Бариком базарили с Косым и как он нам указывал, кого и как надо замочить.

— Вы что, оказались настолько сообразительным, что решили записать этот разговор на диск?

— А чего тут быть сообразительным, Федор Андреевич? Чего?

— Ну… Все-таки.

— Да какие все-таки. Я ведь сучью натуру Косого знаю, я не лох. Тут особо думать не нужно, когда мы с Бариком с ним базарили, я взял по мастырке диск, записал базар и заделал в схрон. Но сейчас, когда он такое сделал с Бариком, пришла пора этот диск отдать. Причем отдать его есть кому — вам.

— Понятно. И где он, этот диск?

— У одной бабуси, живет эта бабуся в Балашихе. И диск отдаст только мне или Барику из рук в руки.

Когда Свирин вместе с Поней выехал в специально оборудованной машине-лаборатории в Балашиху, вместе с ними в машине находились также капитан Завьялов, опытный эксперт-фонограф Беляков и конвой из трех человек.

В Балашихе, в одном из домиков на окраине, в присутствии двух понятых хозяйка дома передала Свирину компакт-диск с записью переговоров Кирьякова, Панкратьева и Барченко.

Этот диск Свирин, Завьялов и Беляков прослушали тут же, в машине-лаборатории. Суть разговора трех мужчин, называющих друг друга Косой, Поня и Барик, состояла в том, что Косой дал указание Поне и Барику убить бабушку Полины Гжибовской Ларису Александровну Князеву, а также двух ее подруг, Баринову и Корякину, знающих Полину Гжибовскую с детства. За выполнение этого заказа Поне и Барику было обещано крупное денежное вознаграждение.