Естественная история драконов. Тайна Лабиринта. Мемуары леди Трент - Мари Бреннан

– Лейтенант Мартон. Сделайте глубокий вдох и доложите внятно: что именно не в порядке?

Лейтенант подтянулся и расправил плечи.

– Я сделал все, как вы велели, кавалерственная дама Изабелла – увеличил нагрев. Поднял температуру выше порога ожидаемой гибели яиц, и с изрядным запасом. И все же одно из яиц дало потомство. И эта особь… она не такая, как другие.

Поднимаясь из-за стола, я едва не опрокинула кресло.

– Показывайте.

* * *

Что лейтенант имеет в виду, было видно с первого же взгляда. Наткнувшись на подобного детеныша в естественной среде обитания, я решила бы, что он очень похож на детеныша медоежки, но не более – возможно, принадлежит к некоему родственному виду. Самки медоежек имеют тускло-зеленый окрас, самцы же – черный с желтым, плюс ярко-голубой гребень. Передо мной, судя по телосложению, была самка, однако в ярко-оранжевой чешуе. К тому же ее тело отличалось несвойственной самкам медоежек худобой и гребнем много тоньше обычного. В общем и целом мутировала она далеко не столь сильно, как тот же Бутуз, и на вид выглядела вполне здоровой, однако, как справедливо отметил лейтенант Мартон, ненормальной. Не такой, как обычные медоежки.

Выше я предупреждала, что умалчиваю об одном происшествии, поскольку в тот момент не смогла осознать всей его значимости. Теперь, в свете новых данных, я вновь вспомнила о нем.

Несколько месяцев тому назад один из детенышей медоежек разгневался на меня за слишком бесцеремонное обращение при снятии измерений и выразил свой гнев, плюнув в мучительницу – таков защитный механизм медоежек, причем довольно действенный, благодаря токсичности, сообщаемой их слюне эвкалиптовым нектаром.

Нет, слюна их не слишком токсична. Она не способна, подобно дыханию болотных змеев, лишить жертву чувств, и не так губительна для кожи, как экстраординарное дуновение степного змея, представляющее собой струю мельчайших капель едкой жидкости. Однако слюна медоежек раздражает кожу, вызывая на ней весьма неприятную сыпь, посему я поспешила промыть пострадавшее место (оставив медоежку радоваться недолгой свободе, прежде чем я вернусь завершить измерения), а вскоре после этого отметила, что на коже нет даже легкого покраснения.

– Лейтенант Мартон, сколько раз в вас плевали медоежки? – спросила я.

Лейтенант озадаченно наморщил лоб.

– Не могу знать, кавалерственная дама Изабелла. Самое меньшее дюжину. А, вероятно, и более.

– Насколько их слюна раздражала кожу?

– Меня это не беспокоит, кавалерственная дама Изабелла, – мужественно ответил Мартон. – Если промыть кожу в течение нескольких минут, то и проблем никаких.

Нескольких минут вполне довольно для появления сыпи, и даже немедленное умывание от покраснения и зуда не спасет. Однако мне требовались более веские доказательства.

Позволить мне ставить опыты на самой себе Мартон отказался категорически, причем зашел столь далеко, что засучил рукава и отнял у меня одного из детенышей медоежек едва ли не силой. Моя попытка вернуть себе животное и послужила толчком к первому опыту, спровоцировав его плюнуть на обнаженное предплечье Мартона.

– Ну вот. А раз уж начал… – с победной ноткой в голосе сказал он, потянувшись за следующей медоежкой.

Я уступила. Вскоре на Мартона плюнула целая дюжина медоежек, а я, стоя рядом с пером в руке, отмечала каждое место попадания порядковым номером. Прошло полчаса, однако никакого эффекта не воспоследовало.

– Может, все оттого, что мы содержим их в клетках? – предположил лейтенант.

– Это влиять не должно, – возразила я, – ведь кормим-то все тем же эвкалиптовым нектаром, и он не может не проявляться в слюне. – (Не поспеши я проверить свою гипотезу, могла бы поступить умнее и попросить Тома испытать образцы слюны химическими методами, а не расписывать цифрами Мартона.) – И оранжевой медоежки это также не объясняет.

Слюна, не раздражавшая кожу, рождение оранжевой особи, несмотря на нагрев, который должен был оказаться летальным… и это были еще далеко не все аномалии! Я тщательно проверила прошлые записи касательно каждого из детенышей и вспомнила о яйцах болотных змеев, перенесенных в реки Байембе. Некоторые из яиц погибли, некоторые произвели на свет недоразвитых особей, с чем мы нередко сталкивались и здесь, в Дар аль-Таннанине, но те драконы, что родились здоровыми и выросли…

Те, что родились здоровыми и выросли, тоже изменились до неузнаваемости.

Я показала оранжевую медоежку Тому с Сухайлом и изложила им все полученные данные. Для стройной гипотезы их было далеко не достаточно, и давний урок касательно обнародования не обдуманных до конца идей я запомнила на всю жизнь, но им двоим я верила, как никому другому во всем мире. Смеяться над моими ошибками им бы и в голову не пришло. Посему я сделала глубокий вдох и заговорила:

– Я думаю, яйца драконов не просто чувствительны к условиям инкубации. По-моему, среда, в которой проходит инкубация, способна разительно изменять организмы потомства.

Том осмотрел оранжевую медоежку со всех сторон, не обращая внимания на ее яростные плевки.

– Вы полагаете, их слюна не токсична, так как гнезда, в которых находились яйца, были устроены не из эвкалиптовых листьев?

– Да. Мне не хотелось обдирать эвкалипты шейха догола, вот мы и решили использовать листья тамариска. Я даже не думала, что есть разница.

Нехваткой осторожности среди нас отличалась не только я. Том стер с рукава капельку слюны и попробовал ее на вкус.

– Соленая, – скривился он.

Сухайл изумленно поднял брови.

– Тамариски способны впитывать соль из грунтовых вод…

– Вспомним также яйца болотных змеев в чистой проточной воде вместо илистых мулинских болот, – добавила я. – Нам уже известно, что мулинцы умеют влиять на пол потомства, меняя среду инкубации яиц, а мистер Шелби утверждает, что то же самое справедливо в отношении яиц некоторых пресмыкающихся. По его мнению, это зависит от температуры. Что, если в случае драконов среда способна влиять не только на пол?

– Это, – задумчиво сказал Том, – будет чертовски обширным полем для исследований.

Прежде всего для подобных исследований требовалось невообразимое множество яиц. Если по медоежкам можно хоть о чем-то судить, не все мутации будут удачны, и прежде, чем нам удастся вывести устойчивую породу оранжевых медоежек, плюющихся соленой слюной, потери предстоят немалые.

Но в долгосрочной перспективе такое было вполне возможно. В конце концов, как знать, сколько столетий дракониане посвятили разведению драконов, постепенно создавая из диких особей нечто свое, рукотворное?

– Если вдуматься, – сказал Сухайл, когда я поделилась с ним этой мыслью, – все это не слишком отличается от развития нашего скотоводства. Просто отбор происходит на более ранней стадии жизненного цикла, вот и все. И изменения, надо заметить, куда более масштабны.