Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

Куда девались утренние высокомерие и самоуверенность Адама Людвига Левенгаупта?! Перед Шлиппенбахом стоял сломленный и сразу постаревший генерал, которому ничего не оставалось, как поутру отправиться в русский лагерь, вручить царю Петру свою шпагу и сдать свои войска и обоз.

— Я говорил вашему превосходительству, что позиция у Лесной годится скорее для авангардного, чем для арьергардного боя! — сердито шамкал за спиной Левенгаупта старый начальник его штаба.

— Вот русские и провели свой авангардный бой! Я всегда говорил, что они многому научились у нас в эту войну! — горячился рядом с начштаба Шлиппенбах. А Левенгаупт горько подумал, что теперь все будут упрекать его и в неверной диспозиции, и в недооценке неприятельских сил, и в промахе с мостом. Но главная причина поражения была не в нем, генерале Левенгаупте. Главная причина разгрома шведов заключалась в русском солдате, который выстоял там, где шведский солдат дрогнул.

Оставалась одна надежда — на помощь своего авангарда, который спешно возвращался от Пропойска. И рейтары успели! Левенгаупт даже не поверил сначала своим ушам, когда вновь раздались выстрелы и крики там, у моста.

Шведские рейтары уже глубоким вечером, когда все поле баталии затянула снежная вьюга, внезапно выросли из леса и обрушились на лагерь Меншикова, разбитый было уже на другом берегу Леснянки. Не ожидавшие столь внезапного нападения, драгуны Меншикова были отброшены, и мост снова оказался в руках шведов.

— Мин херц! Да утром я сей мост первой же атакой верну! Ей-ей, верну! — каялся Меншиков.

Но Петр сердито отвернулся от своего любимца и приказал Боуру и Голицыну:

— Выставить крепкие караулы! Всем быть готовым поутру к новой баталии. С места не сходить! Отдыхать тут же у костров! — И, подавая пример, молча закутался поплотнее в плащ и лег на мерзлую землю.

* * *

Левенгаупт не оставил, однако, времени Александру Даниловичу Меншикову для утренней атаки. Хотя рейтары отчаянным нападением и отбили мост, шведский командующий ясно понимал, что его корпус на следующий день не выдержит первого же натиска летучего корволанта русских. Оставался единственный путь — скорая ретирада. А чтобы успешно ее осуществить, пришлось бросить всех раненых и четыре тысячи повозок, окружавших вагенбург. Жертва была велика, но Адам Людвиг Левенгаупт, как старый боевой генерал, здраво рассудил, что важнее спасти остатки войска, нежели обоз. Опять же, начиная отход, он рассчитывал спасти вторую половину обоза (там были фуры с боевыми запасами, в которых армия короля нуждалась больше хлеба), уже стоявшую в Пропойске. Он еще не знал, что в тот самый час, когда его рейтары отбили мост у Меншикова, русские драгуны, отделенные от отряда Боура, сожгли мосты через реку Сож в Пропойске. Ретирада была организована Левенгауптом с продуманной тщательностью. Раненые, оставленные в лагере, поддерживали огонь в кострах, части снимались с бивака бесшумно и молча, друг за другом текли через мост, так что русских удалось, хотя бы при отступлении, обмануть и безопасно выйти на узкую лесную дорогу, ведущую к Пропойску.

И здесь вдруг в войсках вспыхнула паника. По солдатской почте передалась весть, что русские уже в Пропойске и сожгли мосты через Сож. И сразу пронеслось, что русские драгуны взяли уже и сам Пропойск, что их сопровождают сорок тысяч калмыков с арканами и что Меншиков висит на хвосте… И вот те самые бывалые солдаты, которые побеждали с Левенгауптом при Мур-мызе да и вчера бились до позднего вечера, ударились вдруг в нежданное паническое бегство, не слушаясь своих командиров и прямых начальников. На узкой лесной дороге движение часто задерживалось, и тогда задние части наседали на передние, ряды мешались, и скоро вся многотысячная масса шведского войска побежала обезумевшей толпой. Солдаты тузили друг друга, кто кулаками, а кто и прикладами, силой прокладывая себе дорогу, конные наезжали на пеших, и сам Адам Людвиг Левенгаупт под эскортом рейтар с трудом пробирался среди этой ночной свалки.

В Пропойск вошли не регулярные воинские части, а толпы охваченных смятением беглецов. Мосты через Сож к тому времени и впрямь были захвачены и сожжены русскими драгунами, конные разъезды которых гарцевали на другой стороне реки. В сих жестоких обстоятельствах Левенгаупт вынужден был бросить вторую половину обоза и, усадив остатки своей пехоты на обозных лошадей, ударился на рассвете в дальнейшее бегство, спасая уже только людей.

* * *

Еще не рассеялся поутру зябкий осенний туман, когда русские караулы обнаружили исчезновение шведского корпуса. Вместо предстоящей баталии, которая виделась столь же кровавой, как и накануне, можно было триумфовать викторию. Швед ночью не ушел, а бежал, бросив тысячи нетронутых повозок, семнадцать орудий, всех своих тяжелораненых. Словом, виктория была полная, и, отправив в погоню за шведами драгун Пфлуга, Петр распорядился прежде всего дать роздых солдатам своего летучего корволанта, с честью выдержавшим беспримерную погоню за шведом и вчерашнюю столь кровавую баталию.

И скоро вдоль Леснянки задымились солдатские костерки, и начался радостный победный пир. Казалось, сама погода улыбнулась российским воинам: восточный ветер отогнал свинцовые тучи на запад и яркие солнечные лучи озарили русский лагерь.

Расторопный Васька Увалень отменно постарался для своей роты, пригнав из трофейного шведского обоза целую фуру, груженную ветчинами и колбасами, копченой рыбой и бочками с балтийской сельдью. В другую же фуру, с овсом для лошадей, Васька ловко упрятал два бочонка: один с гданьской водкой, другой с ямайским ромом. В солдатских котлах сварилась густая гречневая каша, и скоро солдаты-новгородцы весело уминали гречку с ветчиной, поднимая кружки за викторию и своего добытчика Ваську.

В кругу генералов и своего штаба праздновал небывалую викторию и Петр. Под каждую царскую чашу гремел праздничный салют пушки, и пороховой дым снова поплыл над Леснянкой. А трофеи все умножались и умножались: приносили десятки взятых знамен, везли шведские пушки, перед царским холмом провели сотни пленных. Прискакал гонец от Пфлуга и сообщил, что его драгуны догнали и разбили трехтысячный арьергард Левенгаупта, который разбежался по лесам. Пришла добрая весть и от бригадира Фастмана, что он переправился через Сож, взял Пропойск, где захватил вторую половину шведского обоза. Только часть своего обоза шведы успели уничтожить, взорвав или утопив в реке фуры с порохом.

Доставили в царский шатер и богатую казну Левенгаупта — контрибуции, беспощадно выколоченные шведами с Курляндии и Великого княжества Литовского.

— Явится Левенгаупт к королю гол как сокол: без обоза, без пушек и без денег! — рассмеялся Меншиков. Как всегда, при виде злата лицо светлейшего покрылось застенчивым румянцем.

— А я вот спрашиваю себя, куда дале Каролус пойдет, потеряв такой обоз и половину резервного корпуса? — задумчиво сказал Голицын. — На Москву-то ему без богатого обоза хода теперь нет!

— Я так мыслю, убежит при нынешних конъюктурах швед за Днепр! — снова рассмеялся Меншиков.

— Ни за что, — вскинул голову князь Михайло. — Ни за что шведский король не отступит, уж мы-то его повадки знаем! У Каролуса нет слова «ретирада»! И попрет он не за Днепр, а прямо за Десну, на гетманщину — я о том и брату в Киеве говорил.