Бремя удачи - Оксана Демченко

Она забормотала, охая и цепляясь за стены, побрела к двери в смежное купе. Качало ее преизрядно, выглядела тощая франконка на редкость жалко. Пришлось идти следом, рассматривать ее поношенное платье, к тому же изодранное на рукаве и на спине.

– Это что?

– Так это… ну, я сама порвала, чтобы потом ясно было, что он раз – и в порыве страсти, – шепотом, прячась от меня за створку шкафа, сообщила нелепая соблазнительница. – В Ликре же дико живут… Я еще думала укусить себя за руку, но не вышло, он меня плохо слушался, много внимания уходило.

Я выбрала для нее толстые теплые чулки, юбку на широком поясе со шнурками, такую удобно подгонять по фигуре. Бросила одну блузку, достала сумку и сложила туда еще две, вязаную кофту, белье. Выбрала пальто, свое старое. Шарф. Шляпки было жаль – все хороши, и я засомневалась, пока что нехотя расставаясь с ненужными перчатками.

– Это что, мне? – не поверила франконка. – Так ведь я тебе враг…

– Ты дура, – фыркнула я, отбросив остатки злости. – Мне не пристало заводить столь слабых врагов. Держи. И вот еще сумочку, кошелек, деньги. Шляпку выбери сама, мне все жаль. Быстрее!

Она цапнула маленькую с вуалеткой, само собой. Я сразу решила, что именно эту было отдать жальче иных, отвернулась и зашагала в соседнее купе. Это франконское недоразумение тащилось следом, шепотом благодаря и уже начиная всхлипывать… Нежные они, хрупкие в душе, а все одно – сволочи. Широты в них нет и понимания того, что есть настоящая беда и настоящая вина. Впрочем, Шарль-то другой, просто я в обиде, поводов к тому много, хотя за Семку я самую малость уже расквиталась). И тут добавилось новое огорчение, позорно-девичье, из-за шляпки: поди ее теперь верни или раздобудь такую – Элен покупала, вещица штучная.

Петров уже стоял у дверей с саквояжем, второй наш маг сидел у стола, бледный и встревоженный. Ему только что сообщили новости, еще не привык. В паре охраны он – второй номер, младший, хотя по таланту и не слаб, просто опыта не набрал еще. Марк Юнц его хвалил, говорил – поисковик неплохой, хоть и не его специализация. Зато весьма ловок в иллюзиях и по редкой для магов стихии специализируется – плотной, как они это обозначают. То есть в плане обороны человек бесценный. Постановка щитов, отражение осколков, усиление брони – его прямое занятие.

– Полин, поезд останавливается, – сказала я строго. – Я провожу до тамбура и скажу, когда выходить: так вас не заметят. Петров снимет блокиратор, и тогда уж сама решай, куда тебе и с кем… Только учти: сделаешь еще одну гадость мне или тем, кого я считаю своими, и обрежется твоя удача под корень.

– Без магии обещаю, – совсем потерянно забормотала франконка, цепляясь за руку Петрова. – Я не обуза! Мне ведь больше некуда пойти, мне страшно. Не бросайте меня…

– Ошейник сниму в Ликре, – предупредил Петров, морщась то ли от невнятности плохо знакомой ему франконской речи, то ли от неизбежности соседства Полин. – Хоть в чем заподозрю – пристрелю. Я не Хромов, на меня пси-внушение не так влияет, не до отключки.

Полин часто закивала, прижав затянутой в темную перчатку рукой то ли шляпку, то ли шишку на затылке. Поезд перед подъемом дышал редко и отчетливо, фыркая, взревывая, щедро стравливая пар. Я искала лучший момент, от усердия даже прикрыв глаза.

– Давай! – разрешила я нашему магу.

Он прыгнул вниз и скатился по насыпи. Полин, бросив сумку, сиганула следом, явно опасаясь, что ее забудут…

– Удачи, – подмигнула я им обоим, уже сгинувшим в густой белизне новой порции пара.

Развернулась и пошла по коридору прямиком в купе начальника магов-арьянцев. Распахнула дверь без стука. Все четверо были здесь и явно надеялись увидеть кого угодно, лишь бы не меня. Покойный сидел у окна, с синим жутковатым лицом. Перед ним стоял пустой стакан. Рядом склонился старший из магов и держал в руках лист бумаги. Я бесцеремонно отобрала и прочла. Запись на языке Арьи, что для меня едва посильно. Слова по буквам вижу, запомнить могу, но прямо теперь выудить из них смысл…

– Госпожа фон Гесс, мы в крайнем замешательстве, – своим прежним мягким голосом настоящего политика сообщил мой переводчик. – В предсмертном послании герр Хонт указал, что вина его безмерна. Что знался он с некими силами неизвестного политического происхождения и национальной принадлежности. Что деньги брал и, ныне очнувшись, не находит содеянному оправданий… Желает хоть так, приняв яд, обелить имя своей семьи и не допустить скандала. Поскольку скрыть происшествие невозможно, мы в тупике – юридическом и политическом. Ели вы пожелаете, поездка будет немедленно отменена. Арья поймет это ваше решение. Мы пока что ровно ничего не знаем, но будут приложены все усилия к расследованию, я вас заверяю…

Я поглядела на него внимательнее. Серенький, неброско одетый, весь какой-то незапоминающийся, и речь у него ровная, без акцента. Возраст? Около сорока. Национальность? Обитатель Старого Света. Родной язык? Так он одинаково без помарок и характерных словечек, то есть прямо-таки ученически точно, как на чужом, изъясняется и на арьянском, и на франконском, и на ликрейском, и на кервийском… Если бы я искала джинна высокого уровня в своем окружении, указала бы именно на переводчика. Только вряд ли. Не стоит делать из людей ордена вселенское зло, неуловимое и непобедимое, а главное – вездесущее. Этот – все же арьянец, выпускник ректора фон Нардлиха: у них в университете готовят специальный тип магов для тайной службы, как и у нас. Только наш Юнц развивает личностное и выискивает сильные стороны у каждого, подбирая для него наилучшее сочетание предметов и курсов. Герр Нардлих, по слухам, наоборот, предпочитает частичное обезличивание сотрудников тайных служб и делает магов одноуровневыми униформистами.

Так что мне предпринять? И надо ли хоть что-то предпринимать? Я порой кажусь себе Емелей-дурачком на самоходной печи. Все решают и шумят, а я еду. До поры до времени. Пока не возьму в руки штофчик или вазочку…

– Буду говорить прямо. Мне важно понять, кто вы, чтобы выбрать дальнейший путь. Люди Евсея Оттовича еще в Белогорске сообщили, что ваш дядя – герр Шмидт, профессор в Дорфурте. Хотелось бы в связи с этим верить, что вы арьянец, а не джинн. – Я поглядела на стакан. – Но тогда кто же джинн? Я не склонна верить в самоубийство, герр Шмидт. И я не верю, что этот господин действовал один и внезапно раскаялся. Ваш дядя – химик?

– Скорее алхимик, но и химик тоже. Не посольское это дело, сударыня, говорить прямо, – на своем ладно скроенном ликрейском наречии посетовал переводчик. – Но в общем вы правы. Я провел расследование после выявления факта нарушения целостности моей личной печати на двери переднего тамбура. Сделать это до завершения беседы с журналистами я никак не мог. Итог расследования очевиден, виновник сидит у окна. Он сообщил перед смертью все, что было у него спрошено, и говорил правду… Поскольку я пси, а мой дядя алхимик, мы тонко разбираемся в некоторых препаратах. Второе вовлеченное в заговор лицо, я склонен полагать, главное, было в вагоне недолго, я выявил этого человека, который делал вид, что он кервийский журналист.