Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь - Элтон Джон

Пока все находилось на стадии планирования, она позвонила мне домой с явным намерением растолковать, насколько я ужасен и как мне следует перекроить себя для работы с ней. Тине не нравились моя прическа, цвет моего рояля – почему-то она считала, что он должен быть белым. И моя одежда ей тоже не нравилась.

– Ты все время носишь Версаче и потому выглядишь жирным, – заявила она. – Переходи на Армани.

Бедняга Джанни, наверное, перевернулся в гробу: Дома Версаче и Армани искренне ненавидели друг друга. Армани говорил, что одежда от Версаче – верх вульгарности, Джанни считал, что у Армани все невыносимо бежевое и страшно скучное. Я бросил трубку и расплакался.

– Она разговаривает со мной, точно как моя мама, – жаловался я Дэвиду.

За долгие годы в шоу-бизнесе я, конечно, оброс броней и научился не реагировать болезненно на критику. Но выслушивать, как одна из величайших в мире певиц, с которой я к тому же собираюсь работать, подробно объясняет, почему ей все во мне столь ненавистно? Это выше моих сил. Неудачное начало сотрудничества, ничего не скажешь.

Но потом стало еще хуже. Я принял ее предложение выступить вместе на масштабном мероприятии под названием VH1 Divas Live: мы решили спеть Proud Mary и The Bitch Is Back. Моя группа улетела на репетиции на пару дней раньше, чтобы освоиться и прочувствовать, каково выступать с другим вокалистом. Я приехал, и что вы думаете? Нет, меня встретили не воодушевленные коллеги, говорящие на языке музыки. Мне с ходу сообщили новость о том, что, если я и впрямь собираюсь в турне с Тиной Тернер, никто из группы со мной не поедет, потому что «эта баба – сущая ведьма».

Я спросил, в чем проблема.

– Увидишь, – мрачно ответил Дейви Джонстон.

Он оказался прав. Для начала, Тина никогда не обращалась к музыкантам по имени. Просто тыкала пальцем и выкрикивала: «Эй, ты!» Мы начали играть Proud Mary, и, на мой взгляд, все шло отлично. Но Тина замахала руками: стоп!

– Ты! – и она указала пальцем на моего басиста Боба Берча. – Ты все делаешь не так!

Он заверил ее, что играет точно по партитуре, и мы начали заново. И снова Тина закричала: стоп! На этот раз виноватым оказался ударник Керт. Мы продолжили в том же духе, останавливаясь каждые тридцать секунд. Тина по очереди обвиняла музыкантов в плохой игре, пока наконец не обнаружила главный источник проблем и тыкнула пальцем в меня:

– Это ты! Ты играешь неправильно!

– Прошу прощения? – изумился я.

– Ты играешь неправильно, – припечатала она. – Вообще не знаешь, как играть эту песню.

Дальнейшие дебаты на тему, умею я играть Proud Mary или нет, очень быстро переросли в безобразный скандал. Я поставил точку: предложил Тине засунуть в задницу ее долбаную песню и в ярости выбежал вон. Сидя в костюмерной, я задыхался от злости, но потом включил разум и начал размышлять, почему она так себя ведет. В свое время и я любил закатить истерику, но всему же есть предел. Существует негласное правило: музыкант не имеет права обходиться с другим музыкантом как с последним дерьмом. Может, это защитная реакция? В начале карьеры с ней обращались ужасно, долгие годы буквально обворовывали, эксплуатировали, даже избивали. Возможно, поэтому она так грубо ведет себя с людьми? Я пошел в ее гримерную и принес извинения.

Оказалось, проблема в том, что я слишком много импровизирую – добавляю проигрыши, короткие пассажи. Но я играл так всегда, с момента основания первой группы Элтона Джона! Выступая на сцене, мы каждый раз привносили в музыку что-то новое в зависимости от настроения. Это один из важнейших для меня моментов, я люблю живые концерты еще и потому, что мы импровизируем: музыка изменчива, как вода, она не высечена из камня. У музыканта всегда должно быть пространство для маневра: импровизация поднимает дух, звучание становится новым, свежим. Нет ничего лучше, чем услышать, как кто-то из группы играет то, чего ты не ожидал, и играет здорово. Ты ловишь его взгляд, киваешь, смеешься… Господи, да уже ради этого стоит выходить на сцену!

Но Тина придерживалась другого мнения. Она считала, что все и всегда должно быть одинаково, вызубрено и отрепетировано до мельчайших деталей, до еле заметного движения. Нам обоим стало ясно, что никакого совместного турне не получится. Но мы не разругались; позже она приезжала к нам в Ниццу на ужин и даже оставила в гостевой книге большой алый поцелуй в духе Тины Тернер.

Поскольку эти гастроли отменились, я организовал несколько совместных концертов с Билли Джоэлом. Мы гастролировали вместе с начала девяностых, выходили на сцену вдвоем, играли и пели песни друг друга. Мне нравилось с ним выступать. Мы оба пианисты, и у нас схожее отношение к музыке, хотя Билли – стопроцентно американский музыкант, типичный представитель восточного побережья, наподобие Лу Рида или Пола Саймона. Конечно, все они очень разные, но, даже ничего о них не зная, вы сразу поймете, что они из Нью-Йорка. В общем, мы долгие годы выступали вместе, хотя в итоге все кончилось плохо. У Билли было множество личных проблем, главная из которых – алкоголь. В костюмерной он принимал лекарство от инфекции дыхательных путей, запивал изрядной порцией спиртного, а потом вырубался на сцене прямо во время исполнения Piano Man. Через некоторое время он вставал, отвешивал поклон, немедленно отправлялся в бар отеля и просиживал там до пяти утра. В конце концов я посоветовал ему обратиться в клинику, объяснил, что прошел все это сам, но он явно не обрадовался совету. Заявил, что я не имею права судить других людей. Но на самом деле я никого не осуждал, просто мне больно было видеть, во что отличный парень превращает свою жизнь. Но все это произошло значительно позже, а наши первые турне с Билли были замечательные: мы играли всегда по-разному и всегда с удовольствием, зрители обожали наши концерты, они пользовались большой популярностью.

Так что у меня было чем заняться; по крайней мере, достаточно дел, чтобы перевернуть страницу и оставить в прошлом страшное сумрачное лето. Но мир по-прежнему сходил с ума. Мы поехали в Милан, и я заметил, что люди шарахаются от меня на улице, женщины крестятся, а мужчины прикрывают рукой причинное место. Они ассоциировали меня с гибелью Джанни и Дианы, думали, что я проклят, что у меня дурной глаз или что-то вроде того. Наверное, будь я в длинном плаще и с косой в руках, меня бы ждал более теплый прием.

В общем, итальянцы считали меня ангелом смерти, что само по себе безумно. Но, очевидно, этого было недостаточно, и судьба подкинула совсем уж сумасшедшую историю. В марте 1998 года мы с Билли начали мировое турне, и мне в Австралию позвонил Дэвид. С ним связалась одна из девушек-флористок, каждую неделю оформлявших наш дом, и сообщила, что больше они на нас не работают, потому что не получали зарплату полтора года. Дэвид сразу позвонил в офис Джона Рида, выяснить, что происходит. Тот ответил, что не платил флористам, потому что не было денег, и, по всей видимости, я скоро стану банкротом.

Я не мог поверить. Официальная позиция Джона Рида и его компании была такова: Элтон Джон истратил все, что у него было, и даже более того. Поймите правильно, я знаю, что никто – кроме разве что Джанни – не назовет меня скрягой или даже рачительным хозяином. Я трачу много денег: у меня четыре дома, большой штат сотрудников, несколько автомобилей; я покупаю произведения искусства, фарфор и дизайнерскую одежду. Иногда ко мне приходят письма от моего бухгалтера со строгим требованием урезать расходы, и я, конечно, этот совет игнорирую. Но я не мог понять, как умудрился потратить больше, чем заработал, ведь работал я постоянно: выступал вживую, ездил в долгие турне, отыграл сто или сто пятьдесят концертов в огромнейших залах, и билеты всегда были распроданы. Мои недавние альбомы стали платиновыми во множестве стран, постоянно выходили сборники старых песен, которые продавались настолько хорошо, что я лишь дивился – кто их покупает? Если человеку когда-то понравились Your Song и Bennie And The Jets, значит, они уже есть в его коллекции. Саундтрэк к «Королю Льву» распродался тиражом восемнадцать миллионов экземпляров, фильм собрал в прокате около миллиарда долларов, а мюзикл постоянно бил рекорды на Бродвее.