Антикиллер-6. Справедливость точно не отмеришь - Данил Корецкий

– И что? – спросил Вилков.

– А то, что через несколько дней этих ребят самих под молотки пустили. Один человечек, никто его не знает, но физически подготовлен очень хорошо. Одного – насмерть, второй – инвалид на всю жизнь…

– Во-от как, – сказал Вилков. – Смотри, а по ней так и не скажешь.

– И напрасно не скажешь. Антон, Бульдозер, Мушкетер – Марика сын, да сам Босой – все её знакомые и друзья. Так что возможности у неё большие. Как мы говорим, имеет мощный силовой фундамент.

Вилков почесал в затылке.

– Антон, кстати, хотел откусить мой бизнес. Это ж он тогда людей подсылал. С Мариком у меня проблемы были. Босой наезжать пытался, но у него тогда с заезжими москвичами были стрелки-перестрелки. И что получается? Где на меня «наезд» готовят – там она в почете и уважении. А потом ее вообще под меня подставили – помнишь, какими глазищами она на меня в «Причале» смотрела? Я и не собирался, а она словно загипнотизировала… А потом начала с маслозаводика…

– Кстати, послушайте, я тут подборочку сделал по теме! – Котов достал маленький магнитофон, включил.

– Я эти акции из него выжму! – послышался злой голос Миледи. – Старый козел! Как у меня в п… ковыряться, так хоть целый день, а в бизнес пустить – кишка лопнет! Он же бабками нафарширован, как индюк!

– А индюков разве фаршируют? – смех нескольких девушек…

Шеф покрылся красными пятнами. Он махнул рукой, и Кот выключил запись. Наступила тишина. Только щелкала минутная стрелка стенных часов. Щелк-щелк-щелк… Они молча смотрели друг на друга. Первым не выдерживает Котов.

– Так что? – спрашивает он.

– То самое, – отвечает Вилков. – Думаю, что при её связях проще сделать бытовуху.

– Бытовуху так бытовуху, – кивнул Котов и вышел.

А крупный бизнесмен Владимир Михайлович Вилков еще некоторое время гладил стол, то место, на котором любила сидеть Миледи, и тяжело вздыхал. Но чувственные удовольствия – это одно, а деньги – совсем другое!

Лысым Гришей называли памятник плечистому бритоголовому революционеру-экспроприатору Григорию Котовскому, который возвышался на бульваре своего имени наискосок от Центрального райотдела. Напротив памятника имелся длинный и извилистый проходной двор с тупичками, сарайчиками да наполовину разрушенными домишками, которые вот-вот должны были снести. Когда-то здесь застрелили Валета, а его рассчитанное на триста лет атомное сердце продолжало биться, внося раздрай в ряды врачей: куда везти пострадавшего – в больницу или в морг?

Лис, как всегда, пришел на семь минут раньше, прошелся вокруг, оценил обстановку – вроде, все было нормально. И тут начал брызгать дождик – сначала мелкий, освежающий, а потом настоящий ливень с градом. Осмотревшись, Лис взбежал по старинным ступеням к высокой стеклянной двери музея изобразительных искусств. Небольшое объявление на одной из створок сообщало, что здесь проводится выставка современных художников. Вход – двадцать пять рублей.

Звякнул колокольчик над дверью. Полная тетушка за конторкой подняла глаза. Увидев, что посетитель прилично одет и похож на ценителя искусства, она приветливо улыбнулась. Чтобы не портить впечатления, Лис не стал предъявлять удостоверение, а заплатил и получил билет. Вахтерша опять уткнулась в газету. Он позвонил Михайлову и переназначил встречу. Тот удивился:

– Там же полно людей!

– Нет здесь никого. Вообще нет.

Лис не ошибся, в музее не было лишних глаз. И вообще никаких, кроме тех, которые смотрели с портретов. Длинные, увешанные полотнами коридоры, просторные гулкие залы оказались совершенно пустыми. А ведь зайди сейчас в любую кафешку, в бар или Макдоналдс – не протолкнешься! Неужели в Тиходонске так мало настоящих любителей искусства?! И только полковник Коренев интересуется прекрасным, любуется копиями знаменитых полотен…

Вот Мона Лиза. И почему ею все восхищаются? Улыбка как улыбка. Создается впечатление, что она что-то знает, но зря это обнаруживает…

А вот Святой Себастьян: мученик, жертва жестокой расправы… Но на табличке написано, что он был начальником римской стражи, а потом перешел к христианам. Э-э-э, брат, да это самое настоящее предательство! Тебе доверили справлять ответственную должность – справляй! А ты перебежал на другую сторону! По всем законам и понятиям за такое спрашивают… Только кто это так стрелу нарисовал? Как будто бедняге хирург собрал складками живот и проколол длинной прозекторской иглой! А по идее из лука выстрелили, тогда так никак не получится! Хотя это мог копиист напортачить!

Одна большая картина буквально заворожила его. Солдаты. Много солдат… В руках – тяжелые тесаки, винтовки с примкнутыми штыками, некрасивые, но острые армейские ножи… Они были вооружены, чтобы убивать врага. Но сейчас они не могли никого убить, потому что точно такие тесаки, штыки и ножи торчали у них самих в груди, в спинах, боках, животах… Эти солдаты могли делать только то, что и делали – лежать в беспорядочных позах, безвольно разбросав руки и ноги и напоминая тряпичных кукол. Им выпал жестокий жребий войны – они были убиты. А их более удачливые сотоварищи или противники все еще были готовы выполнять свою основную и единственную функцию. И оружие находилось еще вне их тел: в казарменных пирамидах врага, чужих ножнах и кобурах…

С трудом оторвавшись, Лис взглянул на часы: десять минут он простоял, как в гипнозе. Может, потому, что ему близок смысл картины? Он пощупал «ПМ» под мышкой и «ТТ» на правом бедре. Да-а-а, наверное, поэтому…

Переключаясь с тяжких мыслей, он просто прошелся по залу. Хорошее место, в самом центре города, и никого нет! Недаром Штирлиц назначал в музеях встречи с агентами… А это мысль! Хотя… С кем тут встречаться – с Лешим или Горгулей? Нет, они здесь будут выглядеть, как снежные человечки – вся конспирация насмарку. В музее можно контактировать с интеллигентными информаторами. Но в уголовном розыске таких нет, это же не разведка…

Лис дошел до последнего зала. Здесь висели творения современных гениев. Более светлые, понятные, без всяких ужасов. Вот портреты вполне симпатичных мужчины и женщины, вот вынырнувший из прошлого сталевар у мартена, вот летчик… Здорово, как на фотографиях! А с другой стороны – зачем рисовать, если можно сфотографировать? И быстрей, и дешевле, и качество лучше… Хотя каждый по-своему с ума сходит. Вот, спрашивается, чего он сам торчит в музее, рассматривает неинтересные ему картины, ждет своего опера вместо того, чтобы спешить домой, к любимой жене? И где столько времени ходит Михайлов?!

Он развернулся и замер, покачнувшись, будто Призрак все-таки подобрался сзади и ударил его кастетом по затылку. Хотя Призрак тут был совершенно ни при чем.

Со стены на него смотрела Ребенок! Совершенно обнаженная, она стояла во весь рост и, грациозно изогнувшись, опиралась на огромный ярко-красный шар. В ее облике была скрытая страсть, стеснение и в то же время вызов…

Не может быть! Просто похожая натурщица!