Пакт Молотова-Риббентропа. Тайна секретных протоколов - Алексей Кунгуров

2. Документы перечисляются бессистемно, в нарушение хронологического порядка.

3. Названия документов вроде «Подлинный Секретный протокол от 10 января 1941 г. (о части территории Литвы)» абсолютно недопустимы в официальном делопроизводстве, где действует железное правило: указываются только официальные наименования документов без раскрытия их содержания (тем более, если речь идет о секретных документах!). То есть если речь идет о «дополнительном секретном протоколе» от 23 августа 1939 г., то обязательно следует указывать, что он дополняет германо-советский договор о ненападении. А то мало ли, сколько могло быть подписано секретных протоколов в тот день?

4. Самое уязвимое место яковлевской фальшивки в том, что в акте не указывается реквизитов передаваемых документов по месту хранения. Вообще из акта не понятно, откуда и куда они передаются, что немыслимо в подлинном документе. Впрочем, поскольку речь в фальшивом акет идет о несуществующих бумагах, это вполне объяснимо.

5. «Подлинный Протокол – описание прохождения линии госграницы СССР и госграницы и границы интересов Германии (две книги на русском и немецком языках)» не датирован. Сделано это умышленно, поскольку настоящий протокол о границе был подписан в Москве 4 октября 1939 г., и ничего секретного в нем не было. Ко всему прочему в тексте есть ошибка – написано «…и госграницы и границы интересов Германии», причем, как видно из приведенной в «Известиях» репродукции, лишнее слово даже не вычеркнуто.

6. «Карты, подписанные И. В. Ст. и Риббентропом, № 1 и № 2» – о чем идет речь, совершенно не понятно. Не указано, к какому документу прилагаются эти карты, ни даты подписания. Не указано даже что изображено на этих картах.

7. «Полномочия Шуленбургу вести переговоры с представителем Правительства СССР о дополнительном протоколе (на немецком языке). Плюс 3 экземпляра копии этих полномочий» – плод очень нездоровой фантазии. Посол по определению уполномочен вести переговоры, о чем свидетельствует верительная грамота. Снова не указано ни название документа, ни дата, не раскрывается вопрос о том, какой дополнительный протокол (дополнительный по отношению к чему?) имеется в виду. Если же речь идет о «дополнительном секретном протоколе от 23 августа 1939 г., то посол Шуленбург не мог вести эти переговоры через голову своего шефа Риббентропа. Думается, под этим документом следует понимать полномочия, данные Шуленбургу на заключение дополнительного протокола к договору о дружбе и границе, в котором уточнялась демаркация пограничной линии. Данный НЕсекретный протокол был подписан 4 октября 1939 г. и опубликован в советской печати в 1940 г. Применяя размытую формулировку полномочий Шуленбурга и не датируя их, фальсификаторы совершают подтасовку, пытаясь представить дело так, будто речь идет о «дополнительном секретном протоколе» от 23 августа или каком-то ином.

8. Чиновник советского министерства не мог написать «Письмо тов. Ст. Гитлеру». Это не частная записочка с приглашением на свидание, где допустимо обращение «милая Д.» и подпись «твой X». Фамилию должностного лица надо писать полностью, да и должность «тов. Ст.» надо обязательно указывать. В Архиве внешней политики действительно хранится документ под названием «Письмо секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру» (АВП СССР, ф. 0745, оп. 14, п. 32, д. 3, л. 65.). Так неужели нельзя было привести полное название документа?

Можно, но для этого нужно время, а у Яковлева была только одна ночь, вот и появилась в «записке Смирнова-Подцероба» странная запись: «Письмо тов. Ст. Гитлеру от 21.VIII. 1939 г. (подлинник)».

9. Документы по Японии к теме нашего исследования отношения не имеют, но относительно их сказана такая ахинея, от которой за версту отдает глубоким маразмом: «Подлинное Соглашение об уточнении границы между МНР и Манчжоу-Го в районе озера Буир-Нур и реки Нумургин-Гол от 9 июня с. г. (на русском и японском языках)». В Манчжоу-Го государственным языком был китайский, а в Монголии – монгольский. Соответственно, если эти страны улаживают пограничный вопрос, то «подлинники» составляют на монгольском и китайском языках, да и в Москве никак не могло быть «подлинника» договора между третьими странами. Но самое смешное, что фальсификаторы датируют монгольско-маньчжурское соглашение 9 июня сего года (так следует понимать обозначение с.г.), хотя акт составлен в апреле. Вот ведь идиоты! К тому же Манчжоу-Го прекратило свое существование 19 августа 1945 г., а акт Смирнова-Подцероба составлен якобы в 1946 г.

В общем, всего вышесказанного достаточно для того, чтобы сделать однозначный вывод: «записка Смирнова-Подцероба» – убогая фальшивка, которая если что и доказывает, так лишь то, что Яковлев являлся тупым фальсификатором (в этом мы убедимся еще не раз), и самостоятельно создать убедительную подделку был не в состоянии. Другой вариант: Яковлев не сам стряпал сию писульку, а поручил своему подчиненному, который, испытывая большое отвращение к этому делу, постарался выполнить задание нарочито халтурно, чтобы фальсификацию легко было разоблачить в дальнейшем.

Кто же провел экспертизу машинописи, доказав, что договор о ненападении и «секретные протоколы» отпечатаны на одной печатной машинке? Об этом все члены яковлевской комиссии 20 лет назад умолчали. Зато потом некоторые участники той тусовки принялись строчить мемуары, рассказывая о своей героической роли в деле раскрытия величайшей тайны XX века. Вот что пишет бывший нардеп, член яковлевской комиссии, заведующий Международным отделом ЦК КПСС Валентин Фалин:

«После несчастливого обсуждения на Политбюро темы секретных протоколов я попытался взять крепость в обход. Криминалистическая лаборатория Московского уголовного розыска согласилась выполнить экспертизу, чтобы установить, на одной или разных пишущих машинках изготовлены тексты договора о ненападении (оригинал сохранился) и секретного протокола к нему (тогда он был известен лишь в фотокопии, пришедшей к нам с Запада). Заключение гласило: тексты имеют идентичный шрифтовой почерк. Практически исключалось, что копия протокола могла быть продуктом фальсификаторов. Технические средства 40-х годов не позволяли так безупречно подделывать документы».

Во-первых, как будет показано ниже, разные варианты даже одного протокола сделаны на разных печатных машинках с очень отличающимися шрифтами (см. главу «Граница»). Во-вторых, по фотокопии, да еще и некачественной, в принципе невозможно установить, оригинальный это документ или образец фотомонтажа. Наконец, в 40-х годах фототехника находилась на таком уровне, что изготовить «секретный протокол» мог не только профессионал, но даже опытный фотолюбитель в домашних условиях.

Но в данном случае нам важно отметить лишь то, что мифическую экспертизу заказало частное лицо по собственному почину, а не депутатская комиссия. И самое главное – время, когда она якобы проводилась – упоминаемое автором «несчастливое обсуждение на Политбюро» состоялось весной 1987 г.! Еще одно заседание Политбюро, на котором затрагивался вопрос о «секретных протоколах» имело место 5 мая 1988 г. накануне визита Горбачева в Польшу. Но даже если Фалин и ошибся на год, это ничего принципиально не меняет.