11/22/63 - Стивен Кинг

Я сознательно проиграл две последние ставки, сделанные у Гутиерреса, изо всех сил пытаясь показать собственную дурость, доказывая, что мне случайно повезло, а вообще я могу только проигрывать, но интуитивное мышление говорило, что проделал я это не очень убедительно. Моему интуитивному мышлению не понравилось, когда Гутиеррес начал приветствовать меня: «Посмотрите! Вот идет мой янки из Янкиленда». Не просто «янки», а «мой янки».

Допустим, он попросил одного из игроков в покер проследить за мной до Сансет-Пойнт от Тампы. Может ли Гутиеррес убедить других игроков или парочку громил, которым он ссудил деньги (а процент он брал немалый), чтобы они рассчитались с ним, проехавшись в Сансет-Пойнт и вернув ему то, что осталось от десяти тысяч? Мой здравый смысл утверждал, что это чушь и такой сюжет годится только для детективных телесериалов вроде «Сансет-Стрип, 77», но интуитивное мышление придерживалось иного мнения. Интуитивное мышление говорило, что этот маленький человечек с редеющими волосами может дать добро на вторжение в дом да еще велит избить меня до полусмерти, если я буду возражать. Я не хотел, чтобы меня избили, и не хотел, чтобы меня ограбили. Меньше всего мне хотелось, чтобы в руки связанного с мафией букмекера попали мои записи. Не нравилось мне и то, что приходилось убегать поджав хвост, но, черт побери, рано или поздно моя миссия все равно привела бы меня в Техас, так почему не отправиться туда раньше? Опять же, береженого Бог бережет. И это я впитал с молоком матери.

В результате, после одной практически бессонной июльской ночи, когда радар интуитивного мышления сигналил очень уж тревожно, я собрал свои вещи (ящик с мемуарами и деньгами спрятал под запаской), оставил записку и последний чек с арендной платой для владельца домика и покатил на север по автостраде 19. Первую ночь провел в унылой гостинице для автомобилистов в Дефуньяк-Спрингс. В сетках от насекомых хватало дыр, и пока я не погасил свет (лампочку без абажура, свисавшую с потолка на шнуре), меня осаждали комары размером с истребитель.

Однако спал я как младенец. Никаких кошмаров, и встроенный радар интуитивного мышления помалкивал. Этого вполне хватило для крепкого сна.

Первое августа я провел в Галфпорте, штат Луизиана, хотя в первом отеле, где я хотел остановиться, на окраине города, мне дали от ворот поворот. Портье в «Красной крыше» объяснил, что их отель только для негров, и направил меня в «Гостеприимство Юга», по его словам, лучший отель в Гафф-поуте. Может, и так, но я бы предпочел «Красную крышу». В соседнем с отелем баре-барбекю кто-то потрясающе играл слайдом[85].

Новый Орлеан не находился на прямой, соединяющей Тампу и Большой Д, но с молчащим радаром интуиции меня охватили туристические настроения… хотя посетить я хотел не Французский квартал, не улицу Бьенвиль и не Вью-Карре.

Я купил у уличного торговца карту и нашел дорогу к единственной городской достопримечательности, которая меня интересовала. Припарковался и после пятиминутной прогулки вышел к дому 4905 по Мэгезин-стрит, где Ли с Мариной и их дочь Джун будут жить весной и летом того года, который станет последним для Джона Кеннеди. Дом определенно требовал ремонта, но еще не превратился в развалюху. Железная изгородь высотой по пояс окружала заросший травой двор. Краска первого этажа, когда-то белая, облезла и цветом напоминала мочу. Доски обшивки верхнего этажа покрасить не удосужились, и они посерели от времени и непогоды. Разбитое окно закрывал кусок картона с надписью «СДАЕТСЯ. ЗВОНИТЬ MU3-4192». Ржавая сетка отгораживала крыльцо, на котором в сентябре тысяча девятьсот шестьдесят третьего года после наступления темноты Ли Освальд будет сидеть в нижнем белье, шепча: «Пах! Пах! Пах!» — и стрелять в прохожих из незаряженной винтовки, самой знаменитой в истории Америки.

Я думал об этом, когда кто-то похлопал меня по плечу, и чуть не вскрикнул. Но наверняка подпрыгнул, потому что молодой чернокожий мужчина уважительно отступил на шаг и поднял пустые руки, показывая, что угрозы от него не исходит.

— Извините, са-а. Извините, не хотел ва-ас пуга-ать.

— Все нормально, — ответил я. — Моя вина.

Такое заявление смутило его, но он обратился ко мне по делу и теперь решил довести его до конца… хотя для этого ему пришлось вновь подойти вплотную, потому что об этом деле следовало говорить только шепотом. Он поинтересовался, не хочу ли я купить несколько волшебных палочек. Я подумал, что знаю, о чем он говорит, но полной уверенности не было, пока он не добавил:

— Болотная трава-а высшего ка-ачества.

Я ответил, что пас, но готов дать ему полдоллара, если он подскажет мне лучший отель Южного Парижа. Когда юноша заговорил снова, он почти перестал тянуть слова.

— Кому как, но я бы поставил на «Монтелеоне». — И подробно объяснил, как туда добраться.

— Благодарю. — Я протянул ему монету, и она тут же исчезла в одном из его многочисленных карманов.

— Скажите, а чего вы смотрите на эту развалюху? — Он мотнул головой в сторону обветшалого дома. — Хотите купить?

Старина Джордж Амберсон без труда вернулся в образ риелтора.

— Вы живете неподалеку? Как по-вашему, выгодное дело?

— Некоторые дома на этой улице — да, но не этот. Он выглядит так, будто в нем живут привидения.

— Пока еще нет, — ответил я и направился к своему автомобилю, оставив его в недоумении смотреть мне вслед.

Я достал сейф из багажника и положил на переднее пассажирское сиденье «санлайнера», с тем чтобы отнести в мой номер в «Монтелеоне». Но пока швейцар заносил в фойе другие мои чемоданы, я обнаружил кое-что на полу у заднего сиденья и ощутил чувство вины, несоразмерное с проступком. Уроки детства запоминаются лучше всего, и, сидя на коленях матери, я среди прочего узнал, что книги в библиотеку надо всегда возвращать вовремя.

— Мистер Швейцар, вас не затруднит подать мне вон ту книгу, пожалуйста? — попросил я.

— Да, са-а! С ра-адостью!

На полу лежал роман «Записки коробейника», который я взял в публичной библиотеке Нокомиса примерно за неделю до того, как принял решение сделать ноги. Наклейка на пластиковой защитной обложке — «ТОЛЬКО СЕМЬ ДНЕЙ, ПРОЯВИТЕ УВАЖЕНИЕ К СЛЕДУЮЩЕМУ ЧИТАТЕЛЮ» — с упреком смотрела на меня.

Поднявшись в номер, я взглянул на часы и увидел, что еще шесть вечера. Летом библиотека открывалась в полдень и работала до восьми. Междугородный звонок — одна из немногих услуг, в 1960-м стоивших дороже, чем в 2011-м, но детское чувство вины взяло свое. Я позвонил на коммутатор отеля и продиктовал номер библиотеки Нокомиса, напечатанный на кармашке для библиотечной карточки, приклеенном к чистому листу в конце книги. Под номером телефона была надпись: Пожалуйста, позвоните, если задерживаете книгу дольше, чем на три дня. Конечно же, чувство вины еще усилилось.