Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая - Юн Чжан

По поводу сдачи в аренду Порт-Артура с Цыси никто не посоветовался. Когда боцзюэ Ли спросил императора: «Говорили ли ваше величество с вдовствующей императрицей об этом?» – тот ответил, что нет. Он к тому же сообщил императорскому наставнику Вэну, что даже не упомянул об этом деле Цыси, так как она «подавлена скорбью». Императорский наставник вполне мог «себе представить, сколько накопившейся злости и горечи» носила в себе вдовствующая императрица. Понятно, что император Гуансюй боялся, что его опять выставят виноватым, ведь Цыси могла это сделать одним только взглядом, не произнеся ни единого слова. В любом случае говорить ей об этом деле не имело ни малейшего смысла: с его точки зрения альтернативы сдаче Порт-Артура в аренду не существовало.

Император Гуансюй пытался избегать любых действий, способных вызвать подавляемый Цыси гнев за его вызвавшее катастрофу ведение войны с Японией, последствия которой приходится расхлебывать до сих пор. Цензор Вэйцзюнь, выдвинувший против нее вымышленные обвинения, чтобы отстранить от участия в принятии решений на время войны, и отправленный на границу, отслужил срок своей ссылки и должен был скоро вернуться в Пекин. Когда император обратил на этот факт внимание, императорский наставник Вэн записал в своем дневнике, что «он долго и упорно размышлял, а потом отдал распоряжения, чтобы этот человек оставался на своем нынешнем месте еще парочку лет». И добавил: «Его величество на самом деле заботился об этом человеке». Император Гуансюй беспокоился о том, что цензор, вернувшись, может послужить «проводником молнии» для ярости вдовствующей императрицы.

Следуя по пятам за Германией и Россией, власти Британии и Франции тоже не собирались упустить свой шанс. Британцы взяли в аренду бывший штаб Северного китайского флота Вэйхайвэй на восточной оконечности Шаньдунского полуострова – на противоположном берегу от арендованного русскими Порт-Артура. Британская аренда по сроку совпадала с русской – 25 лет. Власти двух этих стран принимали участие в «большой игре», ставкой в которой была власть и влияние на Востоке. К своей колонии в Гонконге британцы добавили полуостров Коулун (Цзюлун) и Новую территорию – взяли в аренду на 99 лет. На такой же срок французы взяли в аренду небольшой анклав на южном побережье Гуанчжоувань и добавили его в качестве обособленной территории к Французскому Индокитаю. Провинция Фуцзянь, лежащая напротив Тайваня, числившегося теперь колонией Японии, отошла в сферу влияния японцев. Таким образом, к середине 1898 года стратегические объекты на китайском морском побережье оказались по большому счету в руках иностранных держав, которые могли по своему усмотрению делать с Китаем все, что угодно.

Выдающийся историк Китая той эпохи Х.Б. Морзе отметил следующее: «В мировой истории ни одна страна с такой обширной по протяженности территорией и таким многочисленным населением, как Китай, – ни одна страна с мельчайшей долей его территории или населения – никогда не подвергалась такой серии унижений и не переживала столь многочисленных примеров падения, как Китай на протяжении полугода с ноября 1897 по май 1898 года…» Потребность в реформах выглядела очевидной всем. В противном случае империя не могла существовать продолжительное время. В Запретный город поступало одно прошение за другим. Даже император Гуансюй встряхнулся от своей привычной покорности судьбе и чувствовал «острую потребность» что-то делать.

Дожив до двадцати шести лет, но располагая совсем слабыми представлениями об окружающем мире, этот император не имел понятия, с чего начать. Быть может, как и у всех молодых людей этого мира, чутье подсказывало ему необходимость внедрения ограничительных норм поведения в обществе. В мае 1898 года прусский принц Генрих посетил его двор с официальным визитом. Этот принц, приходящийся братом тогдашнему кайзеру Вильгельму, на самом деле прибыл в качестве адмирала прусского флота для усиления штурмовой группировки немцев на направлении Циндао, однако к моменту его прибытия уже удалось восстановить «дружеские отношения» ценой уступчивости Пекина. Прусский министр, проводивший переговоры, посвященные приему принца Генриха китайским императором, попросил для него разрешения сидеть во время аудиенции. Такого еще не бывало никогда, никто, кроме Цыси, не сидел в присутствии его величества. Однако император Гуансюй горел беспредельным желанием угодить заморскому гостю. Он даже пошел дальше и согласился встать, когда прусский великий князь поклонится ему, а также пожать руку Генриха, прежде чем пригласить садиться. Императорский наставник Вэн нашел это и некоторые прочие нарушения придворного протокола унизительными и особенно болезненными в свете недавнего прусского произвола. Он разволновался и попробовал переубедить его величество, однако император Гуансюй страданий своего наставника не понял и дал резкую отповедь пожилому человеку. В итоге Цыси сделала своему приемному сыну выговор: хватит браниться по мелочам, раз уж допустили такую катастрофу! Вдовствующая императрица сама хотела познакомиться с принцем Генрихом (это мог стать первый случай, когда она увидит сановника с Запада, а сановник с Запада увидит ее), и Цыси безоговорочно потребовала, чтобы прусский великий князь общался с ней стоя. У вдовствующей императрицы оказались свои требования, у императора Гуансюя – свои. Император даже сам навестил прусского принца и лично наградил его орденом. Когда принц объявил о том, что по поручению своего коронованного брата передает императору Гуансюю прусский орден, китаец решился на весьма необычный поступок и приказал изготовить орден для кайзера в знак благодарности.

Молодой китайский император воспылал страстью к орденам точно так же, как когда-то увлекся европейскими карманными и каминными часами. Он потратил неимоверные усилия, контролируя ход изготовления обещанного кайзеру ордена: без устали обсуждал с чиновниками внешнеполитического ведомства и автором эскиза цвет, размер, ювелирное оформление, мастерство исполнения и бесчисленное множество других мельчайших деталей. Предметом многочисленных совещаний и больших трений стал цвет ордена – золотой, императорский желтый или красно-золотой? Потом возник вопрос: какого сорта жемчугом следует украсить орден? Император хотел, чтобы вставили крупный, и очень расстроился, что крупный не подойдет. Когда он согласился на жемчужины меньшего размера, оказалось, что зерно перламутра нужного размера и достойного качества отсутствует. Пока подобрали нужную жемчужину и прочие детали оформления, прошли дополнительные обсуждения. Император видел ордена, которые носили на груди западные дипломаты. И сам взял за привычку носить ордена, полученные им от заморских монархов, и даже, подчиняясь мимолетному порыву, вручил по ордену боцзюэ Ли и Чжан Иньхуаню, хотя Ли Хунчжан находился в опале и обоих этих сановников обвиняли в мздоимстве.

Реформаторский запал его величества на этом закончился, сановники совсем запутались и вообще не представляли, что им делать. Когда монарх, если верить императорскому наставнику Вэну, спрашивал их, чем бы заняться, «великий князь Гун хранил молчание, а потом заявил, что надо начинать с администрации. Я высказался относительно многих предложений, зато остальные высшие советники не проронили ни слова». Великий князь Гун вскоре умер; случилось это 29 мая 1898 года. На смертном одре ему оставалось только оплакивать расшатанную империю.