Поцелуй обмана - Мэри Пирсон

Луг тянулся вдоль всего речного берега, и мы гуляли по нему, никуда не торопясь.

– Ты, девочка, еще совсем юна. Я чувствую, у тебя немало силы, она относится к другим дарам – может, тебе еще предстоит их взрастить. Но это не значит, что нельзя научить тебя кое-чему и касательно этого дара.

На ходу он ткнула пальцем в редкие облачка, медленно плывущие в сторону горных вершин. Она указала также на нежную молодую поросль ивняка у воды, а потом развернула меня и велела посмотреть на наши следы на луговой траве, уже выпрямляющейся под ветерком, который ласково ее ерошил.

– Этот мир – он вдыхает тебя, он знает тебя, а потом он выдыхает тебя снова и так делится тобой. Ты не находишься здесь, в одном месте. Ветер, время, все это вращается, повторяется, учит, приподнимает завесы. Вселенная знает. У нее долгая память. Вот как действует дар. Но есть те, кто открыт для него более, чем другие.

– Как же может мир вдохнуть тебя?

– Есть много тайн, и мир не все нам открывает. Разве мы все не храним свои секреты? Ты разве можешь объяснить, почему двое вдруг влюбляются друг в друга? Почему родитель жертвует своим ребенком? Почему невеста бежит в день свадьбы?

Я резко остановилась, ахнув и хватая воздух ртом, но старуха потянула меня дальше за собой.

– Истины этого мира хотят, чтобы их раскрыли, но не могут же они пробивать себе дорогу так навязчиво, как делает это ложь. Они ходят за тобой по пятам, шепчут на ухо, мелькают под опущенными веками, проскальзывают внутрь и согревают тебе кровь, бегают мурашками вдоль спины и щекочут тебе шею, так что волоски на ней встают дыбом.

Дихара, взяв меня за руку, сжала мои пальцы в кулак, а потом с силой прижала его к моему животу, чуть ниже ребер.

– А иногда истина лежит здесь, тяжелая, словно камень. – Отпустив мою руку, она снова пошла вперед. – Вот как ведет себя истина, когда хочет, чтобы ее узнали.

– Но я Первая дочь, и согласно Священному писанию…

– Думаешь, правде не все равно, под каким номером ты появилась на свет и какие слова накарябаны на бумаге? – оборвала она. Окажись здесь Паулина, она обвинила бы Дихару в святотатстве, а уж книжник – тот, наверное, откусил бы кочевнице палец за то, что она осмеливается даже думать так. Дар, который она описала, не был похож на тот, о котором мне рассказывали в цитадели.

– Он ведь должен прийти ко мне, разве нет?

– А читать ты сразу научилась? Или сначала пришлось потрудиться? Зерно дара может у тебя быть, но если семя не поливать, оно быстро засохнет. – Дихара свернула, увлекая меня вниз, к реке. – Дар – это тонкий путь познания. Он слышит без ушей, видит без глаз, постигает не имея сведений. Благодаря этому и выжили те Древние, что остались. Когда ничего больше не осталось, волей-неволей пришлось им вернуться к языку познания, сокрытому глубоко в их душах. Это искусство древнее, как сам мир.

– А как же боги? Где же они во всем этом? – недоумевала я.

– Посмотри вокруг, дитя. Есть ли в этом лесу хоть одно дерево, сотворенное не богами? Они там, где ты сама хочешь их видеть.

Мы медленно дошли до изгиба реки и сели на густо усыпанном галькой берегу. Дихара рассказывала мне о даре и о себе. Она не всегда кочевала. Когда-то давно она была дочерью мастера-арбалетчика из Кандоры, Малого королевства, но так сложилось, что родители и старшая сестра в одночасье умерли от лихорадки. Чтобы не оставаться во власти своего дяди, которого она боялась, девочка сбежала. Ей было тогда всего семь лет, и она заблудилась в лесу. Наверное, ее съели бы волки, если бы не проезжала мимо семья кочевников – они-то ее и подобрали.

– Эристель сказала, что услышала плач, хотя расслышать его с дороги было невозможно. Она по-другому узнала, что я там.

Маленькая Дихара тогда ушла с ними и никогда не возвращалась домой.

– Эристель помогала мне, она научила меня слушать, отсекая любые посторонние звуки, даже когда небо раскалывалось от грома, даже когда мое сердце тряслось от страха, даже когда голову мне забивал шум ежедневных забот. Она научила меня ходить тихо и слушать то, чем хотел поделиться мир. Она научила меня стоять неподвижно и узнавать. Посмотрим, смогу ли я научить тебя.

* * *

Я сидела на лугу одна, трава доходила мне до плеч, и упражнялась в том, чему учила меня Дихара. Я закрыла свои мысли, пытаясь вдохнуть то, что меня окружало – колыхание травы на лугу, воздух… я отсекала шум Гриза, бегающего за своей лошадью, крики играющих детей, вой волков. Скоро всё это унес ветер. Тишина.

Дыхание мое успокоилось, как и мои мысли. Единственное тихое утро. Единственное утро слушания. Дихара объяснила, что я не могу овладеть даром насильно. Потому что это именно – дар. Но я должна быть наготове, начеку. В слушании и доверии нужно было упражняться.

Дар не явился ко мне совершенно явным, осознанным. У меня до сих пор было множество вопросов, но сегодня, сидя на лугу, я чувствовала его в кончиках пальцев – будто звезда пощекотала их своим хвостом. Кожу покалывало от ощущения неисчислимых возможностей.

Когда я встала, чтобы вернуться в стан, покалывание вдруг превратилось в прикосновение ледяных пальцев к шее, так что я замедлила шаги. Что-то из сказанного Дихарой достигло, наконец, цели и завладело моими мыслями. А ты изрядно потрудилась над тем, чтобы не обращать на него внимания. Я стояла, физически ощущая, как тяжкий груз этих слов ложится на мои плечи.

Это было правдой. Я игнорировала свой дар, закрывала на него глаза. Но делала я это не по своей воле.

Нечего тут понимать, милое дитя, это просто ночной холод.

Меня учили не обращать на него внимания.

Учила собственная мать.

Я проснулся на полу кибитки Лии и решил сначала, что она наконец всадила-таки топор мне в череп. Потом удалось припомнить хоть что-то из вчерашнего вечера, и голова разболелась еще сильнее. Поняв, что Лия вышла, я попытался побыстрее встать, но это было такой же ошибкой, как и пить с кочевниками их брагу.

Мир раскололся на тысячу ослепляющих огней, а мой желудок подскочил к горлу. Я схватился за стену, пытаясь удержаться на ногах, и в результате оборвал занавеси Рины. Выбравшись, наконец, я отыскал Дихару, и та сказала, что Лия только что ушла гулять на луг. Она усадила меня и напоила каким-то противным настоем, помогающим от похмелья, а еще дала ковш воды ополоснуть лицо.

Гриз и остальные ребята встретили меня дружным смехом. Они знали, что обычно я выпиваю не больше глотка, и то из вежливости, потому что так полагается тому, кого из меня готовили – убийце. Почему же вчера вечером я забыл о благоразумии? Ответ был мне хорошо известен. Лия. Никогда еще путешествие через земли Кам-Ланто не было таким мучительным.

Кое-как умывшись, я пошел на луг. Заметив меня издали, Лия остановилась. Что было в ее взгляде? Горела ли в нем ненависть? Как бы я хотел вспомнить побольше о прошлой ночи. Она по-прежнему была одета в наряд женщин-кочевниц, который ей очень шел, даже чересчур.