Кардинал Ришелье и становление Франции - Энтони Леви

Военная ситуация осложнилась еще больше, когда испанская армия под командованием принца Томмазо Савойского напала в июле 1636 г. на Северо-Восточную Францию, 9 июля после семи дней осады взяла Ла-Капель, а 25 июля, всего лишь через два дня после начала штурма, — Ле-Катле. В начале августа они перешли Сомму. Мосты через Уазу были разрушены, и жители Парижа внезапно почувствовали опасность, достаточную для того, чтобы, тесно сплотившись, встать на оборону города и принять участие в этой войне. Парламент проголосовал за финансовые субсидии, гильдии ремесленников и университет предложили свои услуги и свое имущество, а районы мобилизовали всех способных держать оружие мужчин. Крестьяне Гиени, бунтовавшие против введения новых налогов, предложили сложить оружие, чтобы освободить солдат для защиты Парижа. Корби, расположенный в ста тридцати километрах от Парижа, пал на восьмой день, и Ришелье, чей сад в Пале-Кардинале потребовал в свое время разрушения части городских стен, пребывал в состоянии, близком к отчаянию, — его поддерживали только духовные увещевания отца Жозефа. Губернаторы сдавшихся крепостей были заочно осуждены и символически четвертованы.[234]

Томмазо Савойский продвигался медленно и осторожно, тем самым позволив де Ла Форсу собрать тридцатитысячное войско, по преимуществу необученное. Гастон, снова ставший популярным во Франции, собрал еще 4000 человек и был назначен главнокомандующим, а его заместителем стал граф Суассонский. Ему удалось с ходу овладеть городом Руа в Пикардии. Но вскоре затяжные дожди замедлили наступление, и он решил осадить Корби, превращенный испанцами в крепость. На этом этапе прибыл Людовик XIII, чтобы в третий раз взять на себя командование вместо брата, которому Ришелье написал из Амьена, советуя дожидаться распоряжений Людовика. Гастон в обиде удалился, но Ришелье помешал ему забрать с собой приведенных им восемьсот дворян. Ришелье сам принял капитуляцию Корби 14 ноября, распорядившись казнить на рыночной площади двух жителей города, сотрудничавших с испанцами. Гастон, чьей заслугой по сути являлась эта победа, был взбешен теми почестями, которые воздавали за взятие города Людовику и Ришелье.

Группа офицеров составила заговор с целью убить Ришелье в Амьене. Его инициаторы, судя по всему, тщетно пытались вовлечь в него и Гастона, и графа Суассонского, который был вызван королем в Париж. Гастон, приехавший в Париж, чтобы поздравить брата, встретился там с графом. Гастону был понятен зловещий смысл этого вызова, и они с графом решили спешно уехать. Позднее граф Суассонский попытался убедить Гастона приехать к нему в седанское имение герцога Буйонского, сына гугенотского вождя, но связь между Седаном и дворцом Гастона в Блуа была пресечена Ришелье, а несколько посланцев Гастона были схвачены.

Король хотел проявить суровость, но Ришелье посоветовал ему еще раз примириться с братом, чтобы предотвратить дальнейшее падение и Гастона, и графа Суассонского, и предоставил Гастону большую часть того, что содержалось в его новом списке требований, включая деньги на достройку Орлеанского крыла в Блуа. Король даже предложил пересмотреть свое отношение к браку Гастона и Маргариты, отчасти потому что действительно опасался признания его законным, поскольку в Риме в этом никто не сомневался, а отчасти в пику Ришелье, которому удалось оттянуть возвращение Маргариты из Брюсселя во Францию.

Граф Суассонский, вероломно поощряемый Гастоном, заключил соглашение с Марией Медичи и губернатором Нидерландов, в соответствии с которым Испания не будет заключать мир с Францией без удовлетворения требований королевы-матери и условий, выдвинутых собственно графом, а также без отстранения от власти Ришелье. Поскольку это соглашение на деле давало испанской армии доступ к до сих пор не тронутой сельскохозяйственной продукции Шампани и долины Меза, Ришелье понимал, что необходимо назначить большую цену за лояльность графа Суассонского, нежели та, которую предложили испанцы, но Людовика XIII пришлось долго убеждать, прежде чем он подписал соответствующее соглашение в июле 1637 г.

На юге де Витри — капитан, который убил Кончини, а теперь стал маршалом и губернатором Прованса, — ссорился с Сурди, архиепископом Бордо и адмиралом Леванта, скорее по поводу иерархии командования, чем из-за конкретных способов устранения испанцев с Леринских островов. Попытка примирения закончились тем, что де Витри, демонстрируя презрение к тому, что он считал клерикальным лицемерием, ударил архиепископа. Ришелье был в ярости от поступка де Витри, который был отправлен в Бастилию, но Сурди обвинили в том, что он не смог убедить генуэзцев предоставить ему проход для освобождения герцога Пармы, которого втянули в испанский альянс в начале 1637 г.

Различные стратегии восстановления мира одна за другой терпели крах. Папа созвал конференцию в Кельне, на которую Ришелье направил Альфонса, не достигшего серьезного прогресса в деле признания недействительным брака Гастона, но находившегося в хороших отношениях с папой, который отказывался принимать его преемника д’Эстре, некогда разгромившего папские войска в Вальтеллине. Кроме того, Д’Эстре вел себя агрессивно и всех раздражал. Альфонс успел доехать до Лиона, но тут выяснилось, что вместо него посланцем в Кельн назначили другого человека, и вернулся к своим обязанностям главного раздатчика милостыни. Начало Кельнской мирной конференции было отложено, когда император созвал имперский конгресс в Регенсбурге. Ришелье говорил Мазарини, находившемуся в Париже в качестве эмиссара папы, что этот конгресс, созванный для того, чтобы короля Венгрии сделали «королем римлян» и наследником имперского престола, не имеет законной силы сразу по четырем причинам.[235] Когда два месяца спустя умер император Фердинанд II, Людовик XIII отказался смотреть на Фердинанда III иначе, нежели на короля Венгрии, и, соответственно, не мог вести с ним переговоры как с новым фактическим императором.

Ришелье теперь сам начал искать подходы к Оливаресу намереваясь послать Мазарини, все еще для вида остававшегося на службе у папы, в Мадрид, поскольку тот хорошо знал Испанию и испанцев. Но сам Мазарини считал, что за таким решением стоит отец Жозеф, завидующий влиянию Мазарини на Ришелье и желающий убрать его с дороги, и нашел способ увернуться от этого поручения. Оливарес и Ришелье и в дальнейшем обменивались осторожными намеками на стремление к миру, нашедшими наиболее явное воплощение в черновике соглашения о перемирии, отправленном Оливаресу. В ответ Оливарес в обстановке глубокой секретности прислал своего эмиссара дона Мигеля де Саламанку, одетого как француз, чтобы тот провел переговоры в Париже по пути к месту своей службы в Брюсселе. Он потребовал личной аудиенции у Ришелье, и тот немного погодя согласился встретиться с ним в церкви в Компьене. Все, что нам известно о результате, — это рапорт испанского государственного совета от 18 июня 1638 г., в котором Оливарес резко осуждает Ришелье.