Книжный на левом берегу Сены - Керри Мейер

он направился к выходу, а Сильвия, наплевав на проклятые мигрени, еще час смолила сигареты одну за одной.

Спустя несколько дней посыльный на велосипеде доставил ей маленькую глиняную статуэтку — терьера, шею которого перехватывала красная ленточка с крошечным бронзовым колокольчиком, издававшим приветливый звон. Из приоткрытой пасти собачки торчала карточка. Сильвия поднесла ее к глазам. Сдерживая рыдания, она сквозь слезы пыталась прочитать нацарапанный почти неразборчивыми каракулями Джойса последний куплет из поэмы Теннисона In Memoriam:

Всегда мне в твердой вере быть,

Подчас в скорбях неодолимых,

Что лучше потерять любимых,

Чем вовсе в жизни не любить[144].

— Повысил втрое? — Адриенна округлила глаза, отказываясь верить услышанному.

Сильвия молча кивнула и отпила из бокала. Вино обожгло ее иссушенное курением горло.

Стоимость аренды, все эти годы вполне доступная, теперь утраивалась.

«Мне тоже надо как-то зарабатывать», — написал ей владелец помещения. Он жил всего в нескольких кварталах, так что явно постыдился зайти и в глаза ей сообщить о своем решении.

— Ишь ты! — Адриенна принялась с грохотом выдвигать и задвигать ящики кухонных шкафчиков. — А провизии-то у нас шаром покати.

— Все равно у меня никакого аппетита, — сказала Сильвия.

— Твоими голуазами сыта не будешь, — возразила Адриенна.

Не прошло и часа, как верная себе Адриенна снова поразила Сильвию, наколдовав из горстки завалящих продуктов аппетитный обед, — Сильвии это всегда казалось истинным признаком великого шеф-повара. Вот и сейчас из одинокой луковицы и пары картофелин Адриенна сотворила ароматный суп, а в дополнение к нему превратила черствый белый хлеб в сытные тосты с кусочком сливочного масла и грюйером.

Хотелось бы Сильвии насладиться их вкусом, но не получалось.

— И что мне теперь делать?

— Перво-наперво перестань вносить за квартиру. Я и сама справлюсь.

Сильвия открыла было рот, чтобы запротестовать, но Адриенна решительно выставила вперед ладони.

— И слышать ничего не желаю. К тому же я уверена, что кто-нибудь из наших друзей придет на помощь «Шекспиру».

— Не могу же я клянчить у них деньги. Лавка должна приносить их сама. Вот только как? Продажи и так уже в разы отстают от библиотечной выдачи, и ни у кого сейчас нет лишних средств покупать книги.

— Что-нибудь придумаем. Многие мои завсегдатаи, я уверена, поддадутся уговорам и переведут свои подписки на твою сторону улицы Одеон, в особенности когда узнают, что происходит.

— Но, Адриенна, «Шекспир и компания» всегда оставалась источником помощи.

— Знаю, chérie. Но на дворе новые времена.

Едва они закончили свой скромный обед, зазвонил дверной колокольчик, заставив обеих от неожиданности вздрогнуть.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Сильвия.

— Понятия не имею. Время уже почти десять. — Адриенна выглянула в окно. — Это Жизель. Надеюсь, у нее не приключилось ничего худого.

— Пригласи ее зайти, — сказала Сильвия, что было странно. Во времена их молодости к Адриенне частенько хаживали запоздалые гости. Потом волна надолго схлынула, но теперь юные творческие таланты всё чаще и чаще забегали к ним после ужина. Сильвию, положа руку на сердце, это порядком раздражало, а вот Адриенну, судя по всему, нисколько.

Она поспешила вниз и вскоре вернулась в сопровождении Жизель.

— Очень сожалею, что ввалилась к вам без приглашения, — с порога извинилась та по-французски с сильным немецким акцентом, но при этом ее голос звучал мягко и негромко. Он очень подходил к ее темным глазам и волосам — коротко остриженной копне кудряшек, которые она сильно помадила, чтобы они не рассыпались. У Жизель были длинные руки и ноги, что еще больше подчеркивали брюки с высокой талией и свободные белые блузы, которые явно ей нравились. Сегодня поверх обычного наряда она накинула темно-синюю матросскую куртку.

— Глупости, ничего ты не ввалилась, мы только рады, — возразила Адриенна, наливая в чайник воды, чтобы заварить свежего чаю. — Я же сама сказала, чтобы ты заходила без церемоний, если что-то понадобится. Присаживайся.

Поведя плечами, Жизель скинула с себя куртку, повесила ее на спинку стула и с тяжелым вздохом уселась.

— Сегодня получила от мамы письмо. Положение в Берлине все хуже, а родители отказываются уезжать. Так еще и Вальтер снова впал в глубокую депрессию. Прямо не знаю, за что хвататься.

Какое-то время Сильвия принимала Вальтера и Жизель за любовников, видя, как часто они вместе появлялись в ее лавке, к тому же они наверняка были знакомы сто лет и явно получали удовольствие от компании друг друга. Но в последнее время Жизель показывалась в «Шекспире» с другими женщинами и позволяла себе довольно откровенные жесты: шептала им в ушко, касаясь губами, нежно поглаживала по спине, — и Сильвия заподозрила, что она, наверное, так же гибка в своих пристрастиях, как Боб, Брайхер, Фарг или Киприан.

— У тебя получится убедить родителей переехать сюда? — спросила Адриенна.

— Уж сколько раз пыталась, а все без толку. — Жизель держала горячую чашку и сдувала пар, стараясь остудить чай. — Даже не знаю, чем еще их убедить, что оставаться в Берлине опасно. Они все еще считают меня глупышкой.

— Ты кто угодно, но только не глупышка, — негодующе запротестовала Адриенна, наконец усаживаясь за стол напротив Сильвии и Жизель. Она взяла из вазы с линцерским печеньем одну штучку и надкусила ее. Жизель в точности повторила ее движение. Сильвия почувствовала что-то настораживающее в этой короткой сценке между ними, хотя не могла понять что.

— Родителей вообще трудно хоть в чем-нибудь убедить, — продолжала Жизель. — Вечно они считают, что всё сами знают лучше.

Интересно, гожусь ли я Жизель в матери? Сильвия сама удивилась, отчего вдруг ей пришла такая мысль. Она лет на двадцать старше, той сейчас двадцать пять, и значит, теоретически это возможно. Адриенна была пятью годами моложе Сильвии, что всегда казалось несущественным. По большому счету, во многих смыслах Адриенна казалась взрослее Сильвии, ведь она открыла свою лавку куда раньше, чем появилась «Шекспир и компания», еще во времена Великой войны. Но внезапно сорокашестилетняя Сильвия почувствовала себя на десяток лет старше сорокаоднолетней Адриенны, и не только из-за Жизель, но и потому, что в последнее время ее, Сильвию, осаждали недуги среднего возраста.

Жизель снова испустила тяжелый вздох.

— А спросите, как Вальтер? Он в таком беспросветном унынии, что иногда я прямо боюсь за него. Боюсь, он сам куда как опаснее для себя, чем нацисты для моих родителей. Во всяком случае, сейчас.

Ее признание отозвалось болью в душе Сильвии, и она в который раз задумалась над вопросом, мучившим ее все эти годы: какие знаки я упустила в своей матери, которые указывали бы на ее намерения? Сейчас к нему добавился