Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев

А вот свидетельство знаменитого русского космогонического духовного стиха о Голубиной книге («Голубина книга сорока пядень» в «Сборнике Кирши Данилова»):

«Белый камень» посреди моря, Мугай-остров на «славном Мугай-море» — это маркеры священного Центра Мира, Полюса Земли. Полет по вертикали сквозь различные уровни мироздания, из Подземного царства в мир людей происходит, в пространстве мифа, вдоль Оси Мира, проходящей через Полюс Неба и Полюс Земли. В таком ракурсе образ космогонической птицы приобретает аспект мироустроительный, софийный, — это уже образ Богини-Держательницы, владеющей Полюсом Мира. Упоминание дуба — Мирового Древа, несущего на себе ее гнездо, усиливает мотив Вселенской Оси. Но не только это важно. Нагай-птица таким образом оказывается божественной Птицей на Древе — ипостасью Великой Богини палеолита, чья древность доказывается известными сюжетами росписей пещеры Ласко во Франции. А соотнесенность Нагай-птицы с водной стихией, власть «восколыбать» Океан-море, — это возможная коннотация с авраамическим образом Святого Духа над Изначальными Водами.

Если Нагай-птица является русским аналогом йезидской птицы Анка/Анга(р) (а это предположение правдоподобно и фонетически, и семантически), то это может означать, что йезидский миф в своей основе уходит корнями не только в праиндоевропейское, но и в еще более далекое прошлое. Эта (борейская?) основа, возможно, скрывается и за известными в искусстве Сасанидского Ирана изображениями гигантской птицы, несущей фигурку женщины, предположительно Анахиты — владычицы Небесных Вод. Отголосок той эпохи, когда соответствующий сюжет принадлежал исключительно женской религии Великой Богини?

Надо сказать, что борейская древность исследуемого образа косвенно подтверждается и данными лингвистической компаративистики. В этимологической базе С. А. Старостина реконструируется предположительная борейская лексема HVNKV со значением дышать, веять. Среди ее более поздних производных — ностратическое *anqV, очень близкое имени космогонической птицы йезидов и породившее в эпоху классической Античности общеизвестные ныне латинские слова animus и anima (дух и душа, следовательно, и Anima Mundi, Душа Мира неоплатоников); афразийское *’VnVwVh, давшее начало, в частности, древнеегипетскому понятию «анх», связанному с идеей вечной жизни.

В борейском праязыке, по С. А. Старостину, реконструируются омонимы (или родственные слова) для HVNKV, со значениями огонь, горение; отверстие, вход (возможно, и порождающее женское лоно); змея. О семантике этих словоформ уже шла речь выше, в главе «Знаки Белой Богини», где было высказано предположение, что все это семантическое поле описывает различные аспекты палеолитического по своим истокам религиозно-мифологического комплекса Великой Богини, почитавшейся именно в таких аспектах на всем пространстве северной циркумполярной области (установлены и америндейские аналоги соответствующим словоформам). Сюжеты, связанные со священной птицей Анка, позволяют еще точнее идентифицировать образ Великой Богини, по крайней мере, в одной из ее ипостасей: вселенской птицы, творящей мир.

Наверное, у читателя, знакомого с древнеиранской культурой (или с суфизмом), при чтении этих строк возникнет вопрос: не соотносятся ли борейские и ностратические, а затем протоиндоевропейские и протоиранские представления о Богине-Созидательнице, в птичьем облике, с царственной птицей Симург, столь часто встречающейся в классической персидской поэзии, в иранских сказках и суфийских притчах? В средневековом Иране Симург и Анка нередко отождествлялись. Литература о птице Симург огромна; впрочем, материал, достаточный для ответа на поставленный вопрос, содержится в фундаментальных трудах отечественного востоковеда А. Е. Бертельса, а также в обстоятельном исследовании этого образа славистом М. А. Васильевым (в связи с генезисом божества по имени Семаргл в древнерусском языческом пантеоне).

В этих работах выстраивается ясная картина бытования этого образа у иранских народов на протяжении примерно четырех тысячелетий, начиная со времен индоарийской культурной общности и протоавестийской эпохи. Причем образ этот в своей основе — именно птичий, орнитоморфный, несмотря на все его более поздние синкретические трансформации. Изначально это гигантская птица, причем солнечная, судя по ее конкретным именованиям (орел, сокол, ястреб); в санскрите ее имя Шьена (орел), в авестийском языке Саэна. Она тесно связана с символами Центра Мира — Мировым Древом и Мировой Горой, порою сливающимися в единый образ. Птица Саэна, согласно «Авесте» (Яшт, XII, 17) и более поздним персидским источникам, пребывает на вершине этого Древа (Древо Орла; Древо всех семян), стоящего посреди священного моря Ворукаша.

Трансформация имени птицы Саэны — Симург глубоко не случайна и позволяет уловить очень важные аспекты этого образа, скрытые от формального сравнительно-мифологического рассмотрения. Исходное, протоарийское именование, как отмечает М. А. Васильев, — caina mŗga: первое слово означает вершину, выпуклость, второе — птицу. Отсюда — авестийская форма saena mərəγo с тем же значением: птица вершины (Древа или Горы); санскритский аналог — syena. Впоследствии же иранское saina, sina приобрело значение грудь, лоно, — и божественная птица стала восприниматься (у курдов и в «Бундахишне») как Птица с грудью. Теперь Сэнмурв (курдск. Симыр) — Птица-Матерь, питающая своим молоком детенышей, а также героя, которого она возносит из мира мрака в мир людей (совсем как Нагай-птица в русском фольклоре). В новоиранскую эпоху имя птицы стало читаться как Симург, — а это омоним персидского тридцать птиц: созвучие, используемое в известной суфийской притче. Тридцать птиц (символ душ суфиев) взыскуют царственную птицу Симург — и в итоге постигают, что они и есть Симург. Что же касается обычно воспринимаемого учеными как аксиома исходного истолкования имени Сэнмурв как Собака-Птица (предложено К. В. Тревер в 1930‑е гг.), то М. А. Васильев показывает фонетическую несостоятельность этой версии. Звериные черты, придавшие птице Саэна облик грифона или чего-то подобного, — более поздние напластования.

Примечательно, что средневековые истолкования нисколько не снижают исходный авестийский образ, скорее, напротив, возвышают. Для мусульман-суфиев Симург символизирует Абсолют, Абсолютную Истинную Сущность, первопричину сокровеннейших, духовно-алхимических тайн бытия: «Перед Симургом тот изготовил Философский Камень, кто узнал язык всех птиц» (то есть язык инициатический), — так гласит безымянный суфийский бейт. Согласно поэме Аттара «Беседа птиц», Симург — божественная суть души пророка Мухаммеда; у Ахмада Газали («О птицах») Симург пребывает «на острове могущества, в городе величия и славы». Образ Полярного Острова, сохраненный исламскими мистиками?