Королева войны - Феликс В. Крес

— Ты справедливо заметила, княгиня, что я сам еще мало что о тебе знаю. Но конечно, я с тобой согласен.

Йокес и Хайна о чем-то тихо спорили. Наконец невольница махнула рукой. Йокес, в запылившейся одежде, но, похоже, не слишком уставший, подошел к столу и по-военному сдержанно поклонился княгине. Потом посмотрел на посланника.

— Ваше благородие…

— Комендант, — ответил Готах.

Йокес открыл было рот, но княгиня запротестовала.

— Нет, никаких подробностей. Все хорошо?

— Да, ваше высочество.

— Этого достаточно.

Вдали снова раздался вой собак. Княгиня прикусила губу.

— Ваше высочество, у меня есть еще одно дело.

— Очень важное?

— Ну тогда… слушаю.

— Ваше высочество, я должен спросить про Анессу.

Посланник насторожился.

— Не сегодня, комендант.

— Сегодня, ваше высочество. Ты мне уже несколько раз отказала — прямо или давая понять, что об этом нельзя спрашивать. Но сейчас я хочу знать.

— Я немного устал… Могу я попрощаться, ваше высочество? — спросил Готах.

— Нет, — отрезала она и снова посмотрела на коменданта. — Я ясно сказала: не сегодня.

— Сегодня, ваше высочество. Здесь и сейчас.

Непреклонность коменданта удручала княгиню. Впервые он демонстрировал открытое неповиновение, и притом не с глазу на глаз (хотя свидетель присутствовал по ее собственному желанию…) Но в этом неповиновении скрывалось нечто… правильное. Более того, это ей даже льстило. Эзена поняла, что она уже действительно никакой ни для кого не узурпатор. Дартанский рыцарь мог ссориться со своей госпожой, с высоко поднятой головой напрашиваясь на ее гнев и даже наказание. Он никогда не стал бы устраивать ссору с занимающей неподобающее ей место прачкой…

— Ваше высочество? — не уступал Йокес.

— Хорошо, — раздраженно бросила она. — Иди на псарню и… забирай ее себе. Отныне она твоя невольница, я отдаю ее тебе, и делай с ней что хочешь. Мне больше не нужна эта… вещь. Ну? Ты получил, что просил, теперь иди. Я хочу еще поговорить со своим гостем о важных делах.

Йокес поклонился, повернулся и пошел к дворцу.

Вой собак не мог доноситься до спальни ее высочества — и тем не менее она слышала его постоянно. Она никогда не была на псарне, но знала, что именно там держат провинившихся. Когда-то, еще во времена князя Левина, она слышала, что туда отправили девушек с кухни. Беспечные кухарки приготовили для прислуги обед из несвежего мяса; отравился весь дом.

Княгиня ходила от стены к стене, от окна к двери и обратно.

— Энея!

Девушка явилась тотчас же. Эзена дала знак, что хочет раздеться. Она нетерпеливо притопывала ногой, дожидаясь, пока разойдутся завязки на спине. Вскоре невольница забрала платье и вышла.

Княгиня, по своему обычаю, подошла к зеркалу. Она хотела сесть в кресло, но до этого увидела каштановые волосы, освобожденные от золотой сетки и ровным кругом рассыпавшиеся вокруг головы. Схватив тяжелое кресло за спинку, она швырнула его в хрустальную пластину.

Энея вбежала в комнату. Княгиня замахнулась креслом. До двери оно не долетело, но она схватила другое, стоявшее значительно ближе. Высокая и отнюдь не хрупкая госпожа Сей Айе была когда-то бойкой деревенской девчонкой, а потом прачкой, таскавшей корзины с мокрым бельем. Энея убежала. Кресло загрохотало на мраморном полу. Снова посыпалось стекло — ее высочество разбивала о стены все зеркала, которые были в комнате.

Из сада раздавался вой собак.

Была еще кровать с балдахином. Мрачный голый демон сорвал занавески и с яростью начал раздирать их в клочья. Комок тряпок приземлился под окном. Таща за собой последнюю занавеску, которая еще могла пригодиться, княгиня ходила от стены к стене, от окна к двери и обратно.

Тяжелое дыхание постепенно успокаивалось.

За дверью послышалась какая-то суматоха. Женский голос протестовал, ему отвечал мужской. Княгиня посмотрела исподлобья, завернулась в измятую занавеску и направилась к дверям, словно желая вынести их головой.

Двери с грохотом распахнулись, прежде чем она успела до них дойти. Комендант Йокес ударил в них плечом и спиной, развернулся кругом и вошел в комнату, неся нечто похожее на брошенный под окном спальни комок тряпок. Он окинул взглядом госпожу Сей Айе, но не заметил ни ее одежды, ни разгрома в комнате. Йокес долго стоял неподвижно, а потом сделал едва заметное движение, словно собираясь отдать княгине то, что держал в руках. Эзена попятилась, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание.

— Это твоя Жемчужина, госпожа. Это была твоя Жемчужина.

Голос Йокеса, хриплый от усталости, вполне соответствовал его покрасневшему лицу. Он нес Анессу почти четверть мили, а потом еще по коридорам дома.

— Ты получил ее от меня, — сказала она с отчаянно бьющимся сердцем. — Ты мог с ней сделать, что хочешь.

— Я хотел сделать только одно — принести ее сюда, тебе.

— Это моя спальня.

— Я могу видеться с тобой, когда пожелаю, госпожа. Этой привилегии ты меня не лишала.

Бледная Эзена не могла оторвать взгляда от опухших ступней, покачивавшихся ниже плеча Йокеса. Лица Анессы, скрытого спутанными волосами и лежавшего на плече коменданта, она не видела. Йокес подошел к постели и мягко уложил на нее свою ношу. Он коснулся рукой грязных волос, а потом быстро провел рукой по щеке, убирая с лица влажное пятнышко.

— Оставляю ее тебе, ваше высочество. Ты велела мне делать с ней, что захочу… вот я и сделал. Завтра явлюсь с рапортом.

Он повернулся, еще раз посмотрел на княгиню и вышел.

На ладонях лежащей девушки виднелись узкие белые шрамы, окруженные красным. Только два… Быть может, Жемчужина после разговора с урядником трибунала тихо надеялась, что вечернее наказание ее минует. Когда надежда оказалась тщетной, отчаяние и боль победили гордость. Избиваемая девушка пыталась закрываться руками, пока их не придержали. Она поняла, что прощения ей не будет. Эзена подошла к кровати и присела на самый ее край. Испуганный и измученный комок перед ней дрожал, как побитая собака… Молчание в спальне длилось очень, очень долго.

— Проси, — тихо сказала княгиня.

Невольница слегка пошевелила головой и с трудом открыла слезящиеся глаза. Размытое лицо госпожи Сей Айе было и близко, и далеко сразу.

Прокушенные от боли губы и язык не давали говорить.

— Прошу тебя… Эзена…

Всего два дня. И даже меньше, поскольку еще во второй половине дня Жемчужина могла разговаривать со следователем. Но потом ее лишили надежды. Глаза ее снова наполнились слезами, и на этот раз не из-за собачьей шерсти. Анесса не могла уже даже просить. Всего два дня, но на псарне время шло по-другому… Оглушенная болью и непрерывным собачьим лаем невольница с трудом могла вспомнить лицо княгини, ее разноцветные глаза… иссиня-черные волосы и смелые очертания губ… подбородок…