Чеченская рапсодия - Юрий Иванов-Милюхин

— Сотня, уходи с дороги! — нашаривая оберег в волосах на конской гриве и быстро тиская его между пальцами, гаркнул он во всю мощь. Станичный атаман твердо верил в то, что и в этот раз талисман поможет всей сотне вырваться из горского капкана. — Казаки, укрывайтесь в лесу, здесь мы как на ладони.

Терцы попытались направить коней в заросли, темневшие по обе стороны дороги, они стегали их нагайками, железными мундштуками раздирали им губы до крови. Но те лишь выкатывали глазные яблоки да молотили передними копытами перед собой, крутясь на одном месте. Наконец животные поняли, что от них требуется, и двинулись на обочины тракта. Когда дорога почти опустела, выяснилось, что предупреждение Даргана прозвучало вовремя, впереди показались всадники в горских одеждах. На ходу прицеливаясь, они выстрелили по терцам, не успевшим освободить тракт, и снова несколько казаков с короткими вскриками опрокинулись на землю.

Сотник заскрипел зубами от бессилия, с трудом разодрал челюсти и чужим голосом отдал новую команду:

— Ружья к бою!

С разных сторон защелкали взводимые курки, казаки справились с минутным замешательством. Сотня ощетинилась ружейными стволами и затаила дыхание в ожидании очередного приказа. Дарган молниеносно оценил обстановку, он увидел, что горцы, выскочившие из засады позади, еще не успели перестроиться, они метались по дороге, боясь приближаться к казакам в одиночку. Зато те, кто поджидал станичников впереди, уже набрали ход и неслись по тракту озверевшей лавой.

— По набегающим абрекам, — командир сотни сцепил побелевшие губы, затем будто выстрелил всего одним словом: — Огонь!

Теперь дикие лошадиные взвизги и не менее одичалые восклицания донеслись до казаков со стороны наступавших на них разбойников. В центре их отряда творилось что-то невообразимое, кони грызли все, что попадалось им в зубы, они копытами били своих хозяев по ногам и по бедрам. Абреки не знали воинской дисциплины и если попадали в сложные переплеты, то или погибали все до единого, или поворачивали назад, стремясь сохранить свои жизни.

Между тем Дарган не собирался выпускать из рук возникший успех. Заметив, что разбойники, атакующие с тыла, наконец-то сгрудились в плотную лаву, он снова напряг горло.

— Заряжай! — раздался его зычный голос, умноженный лесным эхом. — Кру-гом!..

Казачьи кони послушно развернулись на месте, подминая под себя низкий кустарник, их уши застыли торчком в ожидании грома выстрелов. Всадники приникли к прицелам, стараясь поймать в рамку каждый своего врага.

— Огонь!

Дружный залп свинцовой стеной прокатился по дороге и ударился множеством смертей в живые мишени. А сотник снова подавал команду, в груди у него зарождалось чувство радости от господства над врагом, смешанное с горечью утраты за погибших станичников. Оставалось всего ничего — вывести сотню на тракт и с боем прорваться к выходу из леса. И пусть задумка с вентирем в этот раз не удалась, казаки все равно покидали поле битвы не побежденными.

— Заряжа-ай!

Но в тот день удача напрочь отвернулась от терцев. Не успели они перезарядить ружья, как на них посыпался град пуль, выпущенных пешими абреками, прятавшимися за деревьями. Стало ясно, что сотня влетела в западню, умело приготовленную горцами для извечных своих врагов. Падали сраженные пулями товарищи, среди живых набирала силу новая волна растерянности. Дарган, не теряя времени, выхватил шашку из ножен и повел станичников на прорыв. Но не назад, где чеченцы продолжали накапливаться, а вперед, где после дружного казачьего залпа среди разбойников до сих пор царила сумятица. Он надумал проскочить в самое логово абреков — к Гудермесскому аулу, напротив которого Терек делал крутой поворот. Дорога до реки через вражескую территорию показалась ему короче, нежели до батальона пехоты во главе с коротышкой подполковником. А на своем берегу они сумели бы зализать раны, чтобы потом отомстить врагу по незыблемым законам гор.

— Круго-ом!.. — перекрывая звуки боя, закричал Дарган. Когда всадники исполнили его команду, он махнул рукой. — Огонь!..

Не успел гром залпа затеряться между деревьями, как сотник вылетел из кустов на середину тракта. Он воздел шашку над головой.

— Сотня, шашки во-он! За мной, отцу и сыну…

Дарган с силой ударил каблуками под бока коня и понесся на абреков, суматошно продолжавших месить снег копытами своих лошадей. Он был уверен, что отряд не отстает от него ни на шаг, и еще не сомневался, что ведомые старой гвардией воины как один придут ему на выручку. Расстояние между сотней и бандой абреков сокращалось с бешеной скоростью, скоро уже можно было различить узкие лица горцев, покрытые белым налетом ужаса. Сотник налетел на врагов жаждущим крови коршуном, в затылок ему дышал его брат Савелий и другие опытные казаки. На всем скаку они сумели перестроиться, образовать железный кулак, всей своей мощью ударивший по врагу. Ни один из разбойников не сумел преградить дорогу этому ядру, они или отскочили с пути, или упали под копыта лошадей, разрубленные пополам. Позади плотной кучки ветеранов стелился свободный проход, по нему с оглушительным свистом летел поредевший, но не уничтоженный, отряд терских казаков. И не было силы, способной остановить их натиск.

В просветах между деревьями вскоре завиднелась равнина, на другом краю которой стояли глинобитные сакли с плоскими крышами и с коническими трубами над ними. Дорога до самого аула была свободной. Кони распластались над ней стаей растревоженных птиц, в ушах у всадников загудел ветер.

Отмахав саженей триста, Дарган придержал кабардинца, завернул его к обочине. Он хотел убедиться, что никто из малолеток не запутался в расставленных абреками силках, иначе пришлось бы возвращаться и выручать их. Но все юнцы, недавно призванные в строевые, оказались целыми и невредимыми, последними мимо сотника промчались пятеро седоусых казаков во главе с братом Савелием, восседавших на скакунах по-татарски — как влитые, с выдвинутым вперед левым плечом.

Проводив их пытливым взглядом, Дарган собрался трогаться следом, когда издалека донеслись несколько выстрелов, заставивших его вздрогнуть. За ними последовал дружный ружейный залп, похожий на тот, с которым русские солдаты идут в атаку. В лесу назревало что-то серьезное. И вдруг Дарган с холодком в груди подумал о том, что отряд под командованием хорунжего Панкрата, посланный им на подмогу пехотинцам, ведет с абреками неравный бой на рассекреченной засаде. Он ужаснулся, осознав, что мысль о старшем сыне ни разу не потревожила его за все время стычки, она возникла лишь после того, как опасность на какое-то время отступила. Сотник уже хотел крикнуть, чтобы отряд заворачивал обратно, когда увидел, как от кромки леса отрывается змеиная голова погони. Он понял, что опоздал с подмогой, а надежды на пехотного подполковника по-прежнему нет никакой. Задрав кверху светлую бороду, Дарган издал рев загнанного в клетку зверя, почуявшего, что бессилен что-либо изменить. В этот раз судьба оставила ему лишь один вариант действий — спасать оставшихся в живых станичников. Он с силой стегнул нагайкой мелко дрожавшего под ним кабардинца и пошел отмерять пространство бешеным наметом, чтобы занять место впереди своего отряда. В горле у него клокотало, глаза застилал красноватый дым.