Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

Кранас стоит справа от трона. Он горд тем, что сделал. Впрочем, он имеет право.

– Люди, с которыми я пришёл в этот зал?

– Их уже освобождают.

– Вымыть, одеть и привести. И кузнеца Паргаса тоже, если его не освободили до сих пор.

Лжецы. Стая лжецов.

– Да, господин.

Он делает отмашку рукой одному из своих помощников. Тот исчезает.

Знают ли они, что их прежний император не оживёт завтра? Догадываются?

– Тело императора вывесить на ворота замка. Прибить гвоздями, – говорю я.

Завтра народ немного удивится.

И тут я вспоминаю плиту в Чёрных землях. Плиту с давно усохшим мертвецом на ней. Плиту с таинственными знаками.

Император что-то знал. Наверняка. Он слишком долго правил этой страной. Он правил ей ещё тогда, когда Чёрные земли цвели.

– Нет, – я останавливаю Баргота. – Постой.

Он смотрит на меня.

– Ты знаешь о плите посреди Чёрных земель? О плите-обелиске с надписью «Тут кончается бессмертие»?

Он склоняет голову.

– Тело императора доставить туда. И распять на плите. Хотя он всё равно не оживёт завтра.

Последнюю фразу я говорю в сторону. Для всех и ни для кого.

Глаза Баргота округляются.

– Ты слышал, – повторяю я.

– Да, господин, – он отправляет прочь очередного посыльного.

Я поднимаюсь с трона.

– Кстати, Баргот, кто покажет мне мои нынешние покои? И ещё: где моё оружие?

Они боятся меня. Боятся больше, чем того императора. Страх перед ним был просто привычкой, выработанной за столетия. Страх передо мной реален. Это страх перед человеком, который меняет привычный уклад их жизни. Который в одиночку уничтожил тысячу воинов, который отрубил голову императору.

Я оглядываюсь на Кранаса. Он остаётся держателем mortirum и vitum, но теперь он – бессмертный. Теперь он не может ими воспользоваться. Но он – знает. Молодой астроном наверху ещё не знает, а Кранас – знает.

– Его – в камень, – показываю я на Кранаса.

Тот вскакивает с места и что-то кричит, но это неважно.

Я – Риггер. Я буду править огнём. Править кнутом.

Жестокости придётся учиться снова. Я отвык от неё.

* * *

Я, чистый и благоухающий, возлежу на диване. Полуобнажённая девушка помахивает опахалом, другая – растирает мне ноги. Я ощущаю себя императором гораздо в большей мере, нежели когда я сидел на троне, а передо мной падали ниц шеренги солдат.

Главный архитектор дворца Наутиокон (я с трудом запомнил это имя) рассказал, что башню воздвигли по приказу императора триста лет назад. До того тронный зал помещался на первом этаже. Император хотел находиться выше всех. Кроме того, и солдаты, и гости, которые поднимались по лестницам, а не на лифте, представали перед императором измотанными и уставшими, что позволяло ему чувствовать себя ещё сильнее.

Он был эгоистом. Как и я.

В дверь стучат. Я показываю одной из девушек: открой.

Она идёт к двери, вращая бёдрами. Она вызывает у меня прилив желания. Впрочем, полчаса назад я уже частично его удовлетворил.

Появляется Баргот. За ним – все трое: Виркас, Марфа и Микта. Люди, которые не бросили Риггера. Не оставили его одного. И ещё один человек: высокий, крупный, с глубоко запавшими чёрными глазами и обритой наголо головой.

– Ситуация изменилась, не так ли? – говорю я.

– Да, мой император, – Марфа делает реверанс.

– Выйдите, – говорю девушкам.

Обе тут же исчезают, прикрыв за собой двери.

– Мы можем общаться, как прежде, – говорю я.

Виркас садится на кресло, Марфа и Микта следуют его примеру. Бритый остаётся стоять.

– Ты, вероятно, Паргас? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Надо будет найти ещё художника Арокана. Но это позже, – говорю я скорее для себя, чем для кого-то.

Рядом с диваном лежит моё оружие. Я достаю меч самоедов.

– Твоя работа?

Он берёт меч у меня из рук и рассматривает его.

– Да, господин.

– Меня зовут Риггер. Всегда называй меня Риггер.

Он снова кивает.

– Зачем ты сделал такой клинок? Я никогда и нигде больше не видел подобных.

– Где ты взял его?

Он поднимает на меня глаза. Смелый.

– Отобрал у племени самоедов на границе Фаолана.

– Это их клинок, – говорит Паргас. – Я сделал его для них.

Всё гораздо сложнее, чем я ожидал.

– Ты был одним из них?

– Да. Очень давно. Потом я ушёл, стал кузнецом. Делал клинки. Этот сделал для них. Потому что они были частью моей жизни.

– Они чуть не съели меня, знаешь, Паргас?

– Их не изменить.

Я обращаюсь к Виркасу:

– Вы возвращаетесь в деревню?

– Да. Нам нечего делать в столице. Хотя торговать теперь будет сложно.

– Торговать теперь будет просто. Товар будет брать Карлиф. По утроенной цене. Если не захочет к своему названному брату. Третьим в могилу.

Виркас наклоняет голову.

– Если вы выедете завтра, вы ещё успеете нагнать остальной караван. Я думаю, они поехали не через Чёрные земли. Я дам вам сопровождение.

– Риггер, – это говорит Микта.

– Да?

– Я хочу остаться. Я хочу сражаться.

Я усмехаюсь.

– Хорошо. Ты останешься. Поступишь в гвардию императора.

– Спасибо, Риггер.

– А ты, Марфа? Ты уедешь?

– Да. Клифе нужны друзья после стольких лет мучений.

– Я привезу Бельву. Думаю, это не составит труда. Оказывается, в Оменескорне имеется обширная шпионская сеть из Фаолана.

Марфа кивает мне.

Я чувствую: что-то не так. У меня слишком много друзей. А друзья – тяжелее, чем враги.

Микта смотрит преданно, как пёс.

* * *

Меня зовут Риггер.

Книгу обо мне уже пишут. Моего имени – боятся. Всё происходит так, как и должно происходить.

Мне интересно, о чем думает Файлант. О чем думает Цикра. Вести об императоре Риггере уже дошли до них, я полагаю.

Мне предстоит учиться. Снова учиться. Я не умел воевать чужими руками. Теперь – научусь. Потому что другого выхода у меня нет.

Потому что впереди – тысяча лет войны.