Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание - Галина Козловская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня сейчас грустные поминальные дни. Первого января был последний день его здоровой жизни, затем девять дней беспамятства – и конец. Тоскую невыразимо, и сердце болит. Не сердитесь, милый друг, что омрачаю это новогоднее письмо.
О воспоминаниях Рейтлингер о Марине Цветаевой – их написала Екатерина Николаевна и всё отослала Ирме Кудровой, не оставив себе даже черновика. Сама она сейчас уже получеловек и снова писать что-то не в силах. Но поскольку Вы с Ирмой Викторовной друзья, от нее можете их получить.
Попросите Сашу Горянина отписать мне о Вашем житье-бытье.
А у нас по-зимнему тепло, еще доцветают цветы, но, чтоб мы не слишком разнежились, земля под ногой гудит и выдала нам недавно доброе землетрясение, в лучших традициях 1966 года. Наше счастье, что катаклизм прошел на глубине двадцать километров. Эпицентр – в семи километрах от Бориной квартиры. Там поотваливались стены дома. Я перепугалась ужасно, с тех пор пью валерьянку. Это мое главное пойло. Боюсь, что шампанское на Новый год не будет даже пригублено. Вы же, друг мой, помяните меня и в качестве подарка пришлите мне в коробочках – здоровья, сил, молодости и красоты.
Целую Ваши глаза и желаю счастья.
Вместе со мной и Боря поздравляет с Рождеством Христовым и Новым годом.
Галина Козловская – Владимиру Сосинскому
6 марта 1981
Дорогой мой милый друг!
Повинную голову не секут, да и что ее сечь, если она наполовину моя. Не пишу давно, но не потому, что не хочу, а потому, что не могу.
Я вижу целые завершенные новеллы, с диалогами и увлекательными действиями, – только проснись и запиши. А проснувшись и положив перед собой бумагу и начав, я очень скоро чувствую, что нет сил, простых человеческих сил.
Единственная радость – это тот кусочек мира, что заключен в стенах моего сада. Я радуюсь каждому дню, каждой смене времен года и даже, прежде чем меня повалят в забытье тучи и облака, склоняюсь перед красотой и мощью их нагромождений. Не убывает во мне неистовая любовь к жизни и этому дивному зеленому миру. И для меня, как писал Китс[211], «поэзия земли вовек жива». Поэтому не надо роптать и желать невозможного. Жажда невозможного – это наследие моих буйных и непокорных предков.
Пишу Вам на крылечке. На дворе почти весенний день, и в саду бродит божественная птица. Как всякий небожитель, он питается амброзией, превращая фиалки в подножный корм. Зимы мы в этом году в глаза не видали, выпал снежок в ночь на четвертое февраля, день моего рождения, и к вечеру стаял.
Несказанно обрадовалась приезду милой Ирмы Викторовны. Вот кого мне в жизни не хватает. И почему все милые и дорогие люди живут так далеко! Она Вам расскажет насвежо про мое житье-бытье, а от кого узнаю я о Вашем? Если Вам трудно писать, продиктуйте Саше Горянину (ему привет).
Крушение жизни Андрея К. – в значительной степени дело его собственных рук. В своей эгоцентрической эйфории он не замечал, как он обижал вокруг себя большинство людей, и наивно изумлялся, когда они в ответ кусались. Что же касается жены, то она, испив полную чашу измен и небрежения, не обязана ему уже давно жениной верностью. Мне его часто и глубоко жаль и горько думать, что никакого урока из всего этого он не извлек. Эгоисты никогда не могут смотреть на себя со стороны и не могут понять, что злоречие о других (даже о друзьях) всегда оборачивается против них же самих. Всё это грустно и нелепо, потому что это в основном – порождение характера, а не обстоятельство жизни. А сказать ему правду я не решаюсь, ибо ненавижу нравственные проповеди, которые ничему не помогут к тому же.
Устала, дорогой. В последней строчке шлю мою неизменную любовь.
Галина Козловская – Владимиру Сосинскому
4 мая 1981
Дорогой мой милый друг!
Со всеми прошедшими весенними праздниками поздравляю Вас запоздало, но жарко.
Рекомендую Вам прелестного и любимого моего друга Раузу Якубовну Бородину. Она расскажет Вам о моем житье-бытье со свойственной ей живостью. Она знает Вас по моим рассказам и жаждет воочию подтверждения Вашего шарма.
Мой сад стоит в красе неописуемой, и дом мой полон цветами – жасминами, ландышами, ирисами и розами. Буйству и росту способствуют дожди, слегка умеряющие жару, уже вплотную приблизившуюся к нам.
Вчера два грозных толчка снова напомнили нам, что природа не дремлет. Я пугаюсь позорно. Пугаюсь и своих ночных удуший, и бесконечной скорой помощи, и всякой прочей дряни. Не будем говорить о ней.
Хочу реляции о Вашей с Беллой поездке в Ригу[212]. Хорошо ли Вам там было?
Я прочла изумительную книгу «В тени Гоголя» А. С.[213] После нее мне бердяевские откровения[214] показались мельче и не столь блистательными.
Как грустно, что нам не скоро свидеться, и наши такие славные беседы не прозвучат! Давайте хоть чаще писать друг другу, минуя хвори и усталость.
Завтра я начну писать новеллу, увиденную во сне, с диалогами и совершенно законченную по форме. Ужасно забавно. Это уже вторая новелла-сновидение, и в обеих место действия – Япония. Интересно, как бы расшифровал это Фрейд? Неужели тем, что мой первый роман в двенадцать лет был с японцем двадцати двух лет, в Японии? И вдруг, нате вам, через жизнь принесло волной, как цунами, странные преображения тогда пережитых, осознанных и неосознанных страстей и чувств. Эти сновидения совсем не биографичны, но они поразили меня яркостью и силой порабощения чувством любви. Если я их напишу так, как я их увидела, то я буду молодец. Но боюсь, что время прошло и я утрачу свежесть первичного впечатления.
Последнее время хмелею много от поэзии, и вдруг сама написала объяснение в любви поэтам.
Слова поэтов! Как слышит вас душа! Как будто знали вы, Что в мире буду я, И для меня вы жили.
Владимир Брониславович, дозвольте мне одну женскую ревность – меньше пишите другим и больше мне.
Ах, как я скучаю иногда по Вас и досадую на жизнь и судьбу! Как они всегда разводят от тех, кто дороги и милы.
Желаю Вам, милый, могучего здоровья и вечной Вашей молодости. Целую Вас нежно.
Ваша как всегда
Галина Козловская – Владимиру Сосинскому