Приди в мои сны - Татьяна Корсакова

Дождалась. Высокий, красивый с глазами как серебро – чужак. Чужаку отдала она свое сердце, вслед за ним ушла жить на остров посреди озера. Не испугалась даже пророчеств старого шамана, который сулил погибель и ей, и ее роду. Ушла, потому что полюбила. А то, что муж ее не человек, что в полную луну оборачивается огромным серебряным змеем и уходит под воду до самого утра, так разве же это любви помеха? Сколько тех полных лун? В остальное-то время он человек, ласковый, заботливый. А то, что шаман называет его демоном, это от зависти, оттого, что у шамана нет той власти, что есть у ее мужа. Шамана только огонь слушается, а ее змей с водой и землей может разговаривать. Кайна сама видела, как по его зову серебряные жилы на поверхность выходили, а золотые слитки прямо из земли вырастали, как грибы. Вот такая сила была у ее мужа. Но Кайне не требовалось ни золото, ни серебро, она любила чужестранца не за щедрые подарки, и в любви этой родилась их дочка. Красотой своей она была похожа на Кайну, а серебром глаз – на отца. Маленькое чудо…

Счастье Кайны разрушил шаман. Появился на острове, когда не было мужа, цепко схватил за руку, так, что не вырваться, велел:

– Пойдем со мной, женщина. Покажу тебе, что любовь твоя натворила.

И Кайна пошла, даже про любимую доченьку забыла, не смогла противиться шаманским чарам. Шаман повел ее по деревне от одного дома к другому, от одного покойника к другому… Мужчины, женщины, дети малые…

– Видишь? – шептал шаман. – Каждое полнолуние кровавая жатва. Сначала по одному человеку недосчитывались. Засыпал человек и не просыпался. Но с каждой луной голод его растет, а покойники все множатся.

– Нет! – Она замотала головой, попыталась вырваться.

– Смотри! – Шаман подвел ее к колыбели. Девочка, такая же, как ее доченька, только мертвая… – Он не остановится. – Шаман качнул колыбель. – Когда-нибудь на ее месте окажется твоя дочь. А теперь уходи и думай над тем, что я тебе сказал, а как надумаешь, возвращайся! – Сказал и оттолкнул, словно это она девочку задушила.

А может, так оно и есть? Не своими руками, но мужа любимого змеиными объятиями…

Кайна мучилась месяц, до следующего полнолуния. Дождалась, когда серебряная тень скользнет в озеро, и села в лодку. Она увидела все своими собственными глазами, поняла в одночасье, что объятия ее любимого мужа могут дарить не только негу, но и мучительную смерть…

– Убедилась? – Шаман выступил из темноты, вложил в онемевшие пальцы нож с костяной рукоятью. – Спаси деревню, спаси свою дочь.

Она сделала все, как он велел. Змеиная шкура была холодной на ощупь, серебряная чешуя походила на броню и лишь на брюхе становилась нежной, беззащитной. Заговоренный нож вошел в змеиное сердце по самую рукоять. Нежность в желтых змеиных глазах сменилась сначала безмерным удивлением, а потом безмерной яростью. Тугие серебряные кольца обвились вокруг Кайны, сдавили в прощальных объятиях, каплю за каплей выдавливая жизнь, забирая с собой в иной, призрачный мир. Она не сопротивлялась, умирала почти с радостью. Как же ей жить после того, что она сделала?

Но даже смерть от нее отказалась, жестоко отомстила за вероломное убийство своего любимого сына. Когда Кайна снова смогла видеть, в руках у нее был не нож, а костяной гребень, а шаман к тому времени уже все закончил. На щите из звериных шкур лежало сердце. Мертвое сердце ее мертвого мужа. И содранная змеиная кожа отсвечивала холодным серебряным блеском. А шаман вытирал о штаны окровавленные руки. На Кайну он смотрел с жалостью.

Тогда она еще не понимала, что означает этот его взгляд, не понимала, что умерла в беспощадных объятиях любимого мужа и возродилась уже не человеком, а албасты. И костяной гребень, зажатый в длинных когтистых пальцах, – это теперь ее жизнь и есть…

– На остров не ходи, – сказал шаман. – Я все сделаю сам. – И о дочке твоей позабочусь. Буду растить и защищать ее как родную. Обещаю.

Обманул… Не мог он защитить ее девочку. От людей мог, но не от нее, родной матери, от албасты…

А остров стал змею могилой, погребальным курганом. Албасты знала, где спрятано его мертвое сердце, где схоронена серебряная чешуя. Знала она теперь многое. Знания эти впитывались в нее вместе с озерной водой, их нашептывал ветер и напевали птицы. Шаман не победил, любимого сына смерти нельзя убить, его можно лишь заточить. И никому не дано знать, сколько продлится это заточение.

Албасты тоже не была мертва, она просто не была. И в этом небытии ее все сильнее и сильнее мучил голод, а собственный ребенок больше не казался ей любимой девочкой, он казался ей добычей. И это было страшно и мучительно даже для нее, утратившей способность чувствовать. Страх пригнал албасты к шаману. Она знала, что сможет его убить. И он тоже это знал, но не боялся.

– Я виноват перед тобой, Кайна. – Он продолжал звать ее человеческим именем даже тогда, когда имени она лишилась. – Ты должна уйти. Пока не поздно, пока ты не стала таким, как он, не убила родное дитя.

Она согласилась. Человеческое еще было сильно в ней, и девочку свою она все еще любила. Вот только довериться человеку, отдать ему свой гребень, пусть даже на время, было тяжело, но албасты себя пересилила.

Мальчишка, которого шаман выбрал проводником, был худой, узкоглазый и лопоухий. Одного-единственного поцелуя хватило бы для того, чтобы выпить его до самого донца, но у мальчишки хранился ее гребень, и он обещал помочь, отвести как можно дальше и от озера, и от острова, и от дочери.

Мальчишка не обманул. Когда албасты, почуяв сладкий вкус человеческой крови, вынырнула из глубокого омута, он ждал ее на берегу с гребнем. И гребень вернул. Может быть, поэтому она и оставила его в живых, за эту смелость и эту честность? Или причиной тому заговоренный нож с костяной рукоятью, который отдал мальчишке шаман? А может, та сила, которую албасты почуяла в его крови? Как бы то ни было, но мальчишка сдержал слово, и она сдержит свое.

Он приходил к затону до самой своей смерти, а перед смертью привел своего сына, а потом тот своего… Длинная, бессчетная цепочка мальчиков. А у нее, уже почти забывшей свое настоящее имя, – девочек. Вода рассказывала ей о них, нашептывала об их тайнах и девичьих привязанностях, и она, проклятая на веки вечные, чувствовала себя почти счастливой. До тех пор, пока вода не принесла запах серебра, не заплескалась испуганно в ее длинных, давным-давно поседевших волосах. Тот, кого албасты предала, а шаман заточил, просыпался, обретал силу. А ее девочки становились заложницами на острове, связанные с мертвым змеем серебряными кровными узами. Из года в год, от дочки к дочке становилось все тяжелее, все страшнее. И решимость помочь своим девочкам росла в ней почти человеческая.

Этот человек, Тайбек, не был так силен, как его пращур, но бесстрашие и отчаяние она в нем почуяла. А еще жажду, почти такую же сильную, как ее собственная. Тайбек жаждал мести, и они оказались способны помочь друг другу. Албасты и человек…

Она больше не та испуганная и беспомощная девчонка по имени Кайна, она албасты, сильнейшая из этого проклятого рода. И годы не-жизни добавили ей не только сил, но и опыта. Она не допустит, чтобы одна из ее девочек повторила ее страшную судьбу. И она не допустила, обыграла своего мертвого, некогда так любимого мужа.