Одноглазый дом - Женя Юркина

Видимо, получилось совсем не надежно, раз тайник обнаружили через несколько дней. Дарт проснулся от ощущения, что матрас под ним ходит ходуном. Спросонья показалось, что началось землетрясение, но настоящий ужас его охватил лишь когда он увидел толпу мальчишек вокруг своей кровати. Едва Дарт попытался встать, на него тут же прыгнули трое, а четвертый, задира Эл, вытащил из-под матраса свитер, гундосо воскликнув:

– Гляньте, че!

– У Луны любимчик! – заорал ябеда Ти.

– Любимчик! Любимчик! – вторили ему остальные, запятнав это слово своим издевательским смехом. Их голоса эхом прокатились по комнате, и Дарту почудилось, что стены приюта тоже заговорили, дразня его.

– Коричневый цвет тебе не к лицу! – бросил Эл. – Зато я знаю подходящее место!

Трое мальчишек крепко держали Дарта, пока Эл удирал с трофеем, но вскоре, раздираемые любопытством, последовали за ним. Дарт вскочил с кровати и тоже побежал. В конце коридора еще маячил Эл, размахивая над головой свитером, будто шкурой поверженного зверя. Вдруг его фигура свернула налево и исчезла. Дарт промчался мимо улюлюкающей толпы прямиком к уборным. Замок успел защелкнуться прежде, чем он добежал. Дарт стал яростно колотить кулаками в дверь.

На шум подоспели воспитатели. Кто-то пытался выяснить, что произошло; кто-то молча пошел проверять заклинивший замок; кто-то схватил Дарта за руку, точно вора. Из бушующего моря приютских раздались рыдания – это плакса Том в очередной раз оправдывал свое прозвище. Всеобщими стараниями вокруг воцарился кавардак, но стоило появиться директору, и голоса разом смолкли, будто его тучная фигура закрыла всем рты. Сироты и воспитатели застыли в немом ожидании, наблюдая, как директор медленно приближается. И это он еще спешил, пыхтя на ходу как паровоз.

– Что… тут… стряслось? – спросил он хрипло.

Не успел Дарт придумать, что сказать, как Ти противно взвизгнул:

– Это все он начал! – и ткнул пальцем в Дарта.

– Что именно? – Директор грозно нахмурился, и воспитанники сразу смекнули, что отвечать следует коротко и по существу.

– Дарт разбил именную кружку, – заявил Ти с хитрым прищуром и, вытянув вперед тощую руку, добавил: – Вот доказательство. Я порезался.

Его палец был обмотан пластырем – тем, что они сняли с кружки, которую, видимо, сами и разбили. Этого им показалось мало, и после настал черед свитера под матрасом.

Все присутствующие ахнули и осуждающе уставились на Дарта. Он заявил, что Ти врет, выгораживая своего дружка. Толпа загалдела, и было непонятно, кто на чьей стороне.

– Дарт, наверно, разбил кружку случайно, – попыталась защитить его младшая воспитательница с печальными оленьими глазами, но ее тут же одернули коллеги, и она замолчала, потупив взор. Еще один изгой приюта, только среди взрослых.

– Он сказал, что ему не нужны глупые подарки, – выступил зануда Йен.

– …Потому что Луна подарила ему свитер, – поддакнул ябеда Ти.

– А нам никто не дарил такого, – плакса Том шмыгнул носом. Остальные согласно закивали.

– Эл просто проучил его, чтобы Дарт не хвастал, – крикнул кто-то из толпы.

– В уборной? – удивился директор.

Тут до них дошло, что происходит за закрытой дверью, и уже они стали ломиться настойчивее, призывая Эла немедленно впустить их. Когда же взрослым удалось прорваться, они застали его стоящим у двери с таким видом, словно он испугался торчащих из унитаза рукавов, похожих на щупальца водяного монстра.

Свитер выловили палкой и выбросили в мешок с прочим мусором. Дарт с щемящим сердцем наблюдал, как по полу волокут холщовую тушу, поглотившую его подарок, а после вполуха слушал нотации директора, который наказал обоих: Элу досталось за разведенную грязь, и его заставили драить уборные, а Дарта за осквернение традиции и хвастовство отправили убирать листву. Он зашел в комнату на минуту, чтобы одеться, хотя слабо соображал, что делает. Натянул на себя теплые вещи, а затем так же бездумно сунул ноги в ботинки. Когда ступни пронзило резкой болью, Дарт решил, что ноги онемели от холода, потом спешно снял ботинок и перевернул его подошвой вверх, вытряхивая на пол острые осколки, оставшиеся от кружки. Пока он получал выговор в кабинете директора, эти гады устроили очередную подлянку. Дарт растерянно глядел на темное пятно крови, расползающееся на носке, и едва не плакал. Увы, это не освободило его от наказания – он все равно отправился убирать листву. С больной ногой работа продвигалась медленно, и Дарт проторчал на улице до темноты, чуть не опоздав к ужину.

В столовой шептались и обсуждали произошедшее. Воспитательницу уличили в ужасном поступке – мало того что среди приютских у нее оказался любимчик, так она еще и на подарки ему расщедрилась. Теперь у короткоименных появилась новая причина ненавидеть Дарта.

Он сел отдельно, не желая лишний раз напоминать о себе, но даже тогда колючие взгляды его не оставили. За соседним столом переговаривались старшие. Раньше Мео и Дан подсаживались к нему или звали за свой стол, а сегодня сделали вид, что не заметили его. Ковыряя вилкой слипшиеся комки каши, Дарт невольно слышал обсуждение старших, растерянных из-за того, что остались без воспитательницы. Осознание пришло медленно, будто растеклось по телу раскаленной лавой и выжгло все чувства.

Дарт хотел броситься к Луне, но не посмел. Так и просидел в столовой, уставившись в тарелку с нетронутым ужином, а после до жуткой боли в ступнях бродил по коридорам, чтобы не возвращаться в спальню. Оказавшись в крыле старших, Дарт наткнулся на Мео.

– Нет ее здесь, – шепотом сказал он. – Пару часов назад проводили. Мог бы прийти попрощаться. Ее ведь из-за тебя выгнали.

Так Дарт узнал, что судить могут не только за дурные поступки, но и за любовь. Стыд и отчаяние зарокотали в горле. Он ничего не смог сказать. Мео по-дружески похлопал его по плечу:

– Иди-ка ты спать.

Дарт вернулся в комнату поздней ночью. Все уже спали, кто-то даже похрапывал во сне. Он прошмыгнул к своей кровати – раскуроченной, с перевернутым матрасом, – кое-как расправил постель и рухнул ничком.

Спать он не мог, потому что в голове крутилась навязчивая мысль: в приюте ему не место. Он давно стал чужаком среди завистливых сверстников; а теперь утратил дружбу со старшими и лишился Луны. Ничто не держало его здесь, даже страх остаться без удостоверяющего жетона. Подумаешь, не будет у него железки с дурацким именем и такой же дурацкой фамилией – одной на всю группу. Очередная глупая традиция приюта заключалась в том, чтобы давать выпускникам общую фамилию. Это символизировало, что приютские, выросшие вместе, будто бы становятся братьями и сестрами. У сирот и имена частенько повторялись, поскольку фантазия нянечек давно иссякла. Так что Дарту думалось, что общая фамилия создана для того, чтобы лишний раз не напрягать извилины.

С того дня жизнь в приюте превратилась для него в сущий кошмар, и ни одной ночи не проходило без того, чтобы Дарт не задумывался о побеге. Осень подходила к концу, оставляя все меньше времени на сомнения. Сбегать следовало до заморозков и первого снега. В тулупе далеко не уйдешь, на снегу оставишь следы, а в холодные ночи с трудом отыщешь пристанище. Однако Дарта всегда что-то останавливало.