Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович - Виктор Анатольевич Шендерович

в спальне календарь на двухтысячный год висит. Глаз да глаз!

Опять-таки рыжего не любят. Елкин и сам рыжего не любит, но тот умеет сделать так, чтобы все голосовали, как надо, — а Елкину без этого никак. Придется, конечно, вскорости рыжего думакам скормить — не по злобе (Елкин существо доброе), а в силу, значит, суровой реальности, данной ему в довольно сильных ощущениях.

Будучи большим государственным деятелем, за что Елкин в России ни берется, ничего у него не выходит. Сам он, разумеется, ни в чем не виноват: уж он бы, будь его во-ля, и зарплаты заплатил, и компроматы искоренил, и коррупцию повывел, и культуру бы поднял по самое не могу — ему не жалко!

Но не знает как.

Да и откуда ему знать? Он же руководитель. И образование у Елкина, как у руководителя, — то есть высшее, но довольно среднее. Так и не его это дело — частности! У него харизма! Ничего больше практически нет, а харизмы — завались. Людей куда хошь увести может… Экономика, сволочь, не слушается! Уж он сколько назначенцев переназначал, а она все никак! Только вокруг власти материальное положение и улучшается.

А Елкин что? Елкин по русской своей природе человек терпеливый. Он год потерпит пройдоху, другой потерпит, а потом уж не обессудь! Кадровая-то политика у Елкина сильное место. Интуиции собственной сам, понимаешь, удивляется. Знает людей. Не всех, конечно, — но человек десять-пятнадцать знает как облупленных!

Ошибки свои Елкин признавать умеет. Сам войну, бывало, начнет, сам и закончит. Тыщ сто россиян разнообразных национальностей на поле брани положит, потом поглядит зорким взглядом государственным: нет ли в том Отечеству пользы? — и уж если увидит, что пользы нет, то сразу крикнет: шабаш!

И начнет сам с собою за мир бороться. Тут пощады не жди.

Суровый, но справедливый. Мудрый, но простой. Добрый, но скрывает. Вот такой он человек, наш Елкин.

А президент Ельцин Б.Н. тут практически ни при чем.

Они даже незнакомы. Ельцина даже спросил как-то журналист один: как вы, Борис Николаевич, относитесь к Елкину? Борис Николаевич ему честно ответил: я никакого Елкина не знаю. И продолжительно на журналиста посмотрел. Ну, вы знаете этот взгляд. Удавы в обморок падают. Журналиста как ветром унесло.

«Ребята, давайте жить дружно!»

Все-таки зря он так: «не знаю…»

Ну, не знаешь, можно и познакомиться. Подъехать, поговорить по душам. Наш Елкин — не гляди, что резиновый, — существо обидчивое, но, впрочем, демократичное и доступное… Со вторника по четверг, правда, сильно занят (съемки на «Мосфильме»!), а с пятницы по понедельник — милости просим!

Притом и сам Елкин к Ельцину благоволит. В рот ему заглядывает, цитирует охотно: про Чубайса, во всем виноватого, про тридцать восемь снайперов… Люди радуются. Да и вообще, уважает Елкин Бориса Николаевича. Кабы, говорит, в июне 96-го Борис Николаич по стадионам не поехал, лежать бы мне в ящике нафталином присыпанному, на фиг никому не нужному! И плачет…

С другой стороны (это уже я так думаю), если бы не Елкин, чучело резиновое, громоотводное — может, и самому Борису Николаевичу пара-другая лишних эйсов бы от избирателей перепала.

А так — все при деле. Публика, вместо того чтобы бузить, бесплатно по субботам чужому унижению радуется.

Елкин с группой таких же резиновых дураков шутки ей шуткует.

А Ельцин Борис Николаевич — в полном порядке, в Кремле. Как теперь принято говорить — в натуре!

1998

От редакции

Перед чтением каждого очередного опуса раздела «Куклы» советуем заглянуть в «Примечания» (стр. 603–607), где указаны некоторые подробности событий, послу-живших поводом для написания того или иного сценария.

1995

Дон Кихот[57]

1.

Грачев (Сосед) стучится в дверь Ельцина.

ГРАЧЕВ. Сеньор! Сеньор Дон Кихот! Доброе утро! Вы дома или опять не в себе?

ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Кто там?

ГРАЧЕВ. Это я, ваш сосед, Пабло Мерседес!

ГОЛОС. Кто?

ГРАЧЕВ. Пабло Мерседес, ваша светлость! Меня назвал так народ за любовь ко всему, что движется!

ГОЛОС. А-а. Ну, входи, входи… Пабло!

Грачев входит. Ельцин (Дон Кихот) сидит в кресле, в ночной рубашке, с копьем в руках.

ЕЛЬЦИН. Мерседес… Раньше, понимаешь, народ звал тебя по-другому…

ГРАЧЕВ. Раньше народ и вас звал по-другому.

ЕЛЬЦИН. Как он звал меня раньше?

ГРАЧЕВ. Рыцарем, ваша светлость.

ЕЛЬЦИН. А как зовет сейчас?

ГРАЧЕВ(подумав). По-другому.

ЕЛЬЦИН. Да, мы оба изменились.

ГРАЧЕВ. Все изменилось в Ламанче с тех пор, как вы стали управлять провинцией.

ЕЛЬЦИН. Правда?

ГРАЧЕВ. Сущая правда, сударь. И, по-моему, изменилось к лучшему.

ЕЛЬЦИН. Ты считаешь?

ГРАЧЕВ. Да я со счета сбился! (Загибает пальцы.) Домик изменился к лучшему, факт! Вилла сильно к лучшему изменилась… Обслуга так изменилась, что лиц не видать! Опять же «Мерседесы»…

ЕЛЬЦИН. Что значит «сы»? Их сколько?

ГРАЧЕВ. Два!

ЕЛЬЦИН. Зачем тебе второй «Мерседес»?

ГРАЧЕВ. Для репутации. Мы с моей репутацией в одну машину уже не влазим.

ЕЛЬЦИН. Да, много воды утекло…

ГРАЧЕВ(мечтательно). Что вода? А сколько утекло крови!

ЕЛЬЦИН. Я крови не хотел.

ГРАЧЕВ. Кто же ее хочет? Сама течет! Бывало, нанесешь какой-нибудь точечный удар — его и не видно-то сверху, а они потом прямо всю душу вымотают!

ЕЛЬЦИН. Кто?

ГРАЧЕВ. Враги!

ЕЛЬЦИН. А много у тебя врагов, Пабло?

ГРАЧЕВ. Пол-Ламанчи.

ЕЛЬЦИН. А другая половина — друзья?

ГРАЧЕВ. Другой уже, слава богу, в живых нет.

ЕЛЬЦИН. Слава богу? Пабло, ты что, верующий?

ГРАЧЕВ. В настоящий момент — да!

ЕЛЬЦИН. Вот, понимаешь, совпадение — и я тоже верующий… в настоящий момент.

ГРАЧЕВ. Так что не сомневайтесь. Я, можно сказать, голубь мира!

ЕЛЬЦИН. А я?

ГРАЧЕВ. Вы тоже… та еще птица.

Входит Коржаков (Санчо Панса).

КОРЖАКОВ. Хозяин! Одеваться будем или поедем так?

ЕЛЬЦИН. Санчо! Я в тягостных раздумьях!

КОРЖАКОВ. Не время думать! У нас сегодня поездка по сельхозугодьям Ламанчи, потом две рабочие рыцарские встречи, а после обеда — поединок с мельницей.

ГРАЧЕВ(заинтересовавшись). А что на обед?

КОРЖАКОВ. Пабло, ты еще не наелся? Смотри, уже лицо в зеркало не помещается!

ГРАЧЕВ. Ты тоже не выглядишь изможденным, Санчо!

КОРЖАКОВ. Я телохранитель, Пабло! Если я не позабочусь как следует о своем теле — кто позаботится о теле сеньора?

ЕЛЬЦИН. Кто позаботится о моей душе?

КОРЖАКОВ. Рыцарь, если вы не перестанете фантазировать, это может кончиться самым печальным образом…

ЕЛЬЦИН. Да! Конечно! Так меня и называли когда-то… Рыцарь, Кончающий Печальным Образом… Нет, что-то не то; как-то по-другому меня называли… Как давно это было!

КОРЖАКОВ.