Столетняя война - Жан Фавье

У Карла Наваррского был лучший вариант действий. Иоанн Добрый в плену, а для субтильных молодых людей задача представлять в Париже королевские лилии слишком тяжела. Зрелый человек, политик и безупречный рыцарь, каким Карл считал себя, — вот кто должен управлять. Король Наваррский счел небесполезным напомнить, что он тоже принц крови.

Побег из Арлё был пощечиной для дофина. Эта пощечина превратилась в поражение, когда Этьен Марсель, Робер Ле Кок и некоторые другие потребовали от него того, о чем уже умоляли обе королевы из рода Эврё, Жанна и Бланка[64], до которых дошла весть о «выходе»: дофин Карл должен предоставить пропуск своему шурину, которому срочно надо в Париж. И тот прибыл туда 29 ноября, но довольствовался тем, что пересек город и заночевал за его стенами, в Сен-Жермен-де-Пре.

Речь, произнесенная им на следующее утро с высоты трибуны, которая стояла напротив Пре-о-Клер и которую обычно занимал король во время турниров, была повтором речи в Амьене. Король Наваррский был достаточно ловок, чтобы впрямую не нападать ни на короля, ни на дофина. Но в течение всего рассказа о своих «злосчастьях» он давал волю ненависти к «дурным советникам», которые его оклеветали, подвергли гонениям и обобрали.

В своем положении дофин мог только делать новые уступки. Он согласился ввести своего шурина в Совет. Он согласился рассмотреть жалобы рода Эврё. Он согласился 2 декабря сделать все для примирения — без оружия и охраны направился во дворец королевы Жанны д'Эврё.

Там, у своей тетки, поселился Карл Злой. Он принял наместника короля с нарочитой холодностью. Присутствовала вся наваррская партия, весь двор, притом при оружии. Дофин был один, и ситуация выглядела двусмысленной: вспомним обстоятельства, при которых двадцать месяцев тому назад люди короля Франции арестовали Наваррца, когда тот был гостем дофина. На самом ли деле оба молодых принца плели тогда заговор против короля Иоанна? Карл Злой, как все знали, в то время был другом герцога Карла Нормандского, но со времен Пуатье тот и не подумал вернуть свободу другу и, может быть, сообщнику. Он, несомненно, знал по собственному опыту, что король Наваррский любит ловить рыбку в мутной воде…

Как бы случайно Этьен Марсель и несколько бюргеров на следующий день явились в Совет с просьбой созвать общее собрание знати и добрых городов. Это был не более чем предлог, что стало понятно очень скоро. Робер Ле Кок немедленно начал уговаривать коллег, чтобы парижан попросили остаться и присутствовать на заседании Совета. Те воспользовались приглашением, чтобы высказать свое мнение.

Сир, любезно предоставьте королю Наваррскому то, о чем он у Вас просит, ибо это надлежит сделать.

Это было предупреждение. Дофин воспринял его так. Было решено компенсировать убытки графу д'Эврё и королю Наваррскому, может быть, отдать ему Шампань и (почему бы нет?) Нормандию, а также реабилитировать его друзей, казненных в Руане в апреле 1356 г. Если учесть обстоятельства дела в Руане, понятно, что герцог Нормандский выглядел глупо. Но выбора у него не было — он сделал вид, что доволен.

Неделю оба принца встречались по любому поводу. Робер Ле Кок ходил за ними как тень. Потом Наваррец отправился в свои нормандские домены — отметим, что ехать в Наварру он и не подумал, — поскольку заговорили об освобождении Иоанна Доброго в ближайшее время, и Карл Злой хотел проследить за выполнением решений, принятых восемь дней назад. Возвращение короля вполне могло поставить под вопрос его приобретения, если они не будут обеспечены.

Наваррцу было наплевать на реформы с тех пор, как он отстоял свои интересы. Ему нужно было как можно скорей вернуть себе крепости, чтобы Иоанн Добрый и Эдуард III не заключили между собой мир за его счет. Он также должен был отомстить: он поехал в Руан, чтобы похоронить тела казненных в 1356 г. Четыре из них, обезглавленные, еще висели на виселице, подвешенные под мышки. Он устроил им в соборе торжественные похороны.

Новоиспеченный «наваррец» Этьен Марсель слишком поздно заметил: меч, на который он рассчитывал, выскальзывает у него из рук. Когда Карл Злой вернулся в Париж после революционных дней февраля 1358 г., он нашел в купеческом прево крайне уклончивого союзника.

Тем временем купеческий прево поднимал боевой дух своих импровизированных войск. Он раздавал красно-синие шапероны и эмалевые броши тех же цветов. Он выбрал девиз «К успешному завершению» (А bonne fin), вызвавший много толков. Несмотря ни на что, парижане чувствовали себя в изоляции. Многие тянулись к дофину, то есть были склонны проявлять лояльность. Но сохранялся страх, что вернутся злоупотребления, растраты, спекулянты. Те, кого выраженное стремление к реформам толкало на сторону Этьена Марселя, плохо представляли, куда он их ведет. Сам Робер Ле Кок уже толком не знал, что ему выгодней, с тех пор как король Наваррский в какой-то мере вышел из игры. Правду сказать, у Карла Злого хватало причин для сдержанности: Марсель его ревновал, парижане недолюбливали, дофин ненавидел.

Магистры Парижского университета сочувствовали городу и Наваррцу, но сознавали нечеткость как политической программы реформаторов, так и притязаний короля Наваррского.

Что касается Штатов, которые снова заседали в январе и феврале 1358 г., то они вотировали налог без малейшего энтузиазма. Зато они откликнулись на новые волнения: в стране нарастало беспокойство.

Настоящее равновесие страха возникло, когда «меняла-слуга» — независимый меняла, но не мастер — убил прямо на улице Нёв-Сен-Мерри казначея герцога Нормандского, тоже менялу. Возможно, это был внутрицеховой конфликт, но он тотчас принял политическую окраску. Дофин велел ночью арестовать убийцу, который укрылся в церкви Сен-Мерри, и повесить. Это вызвало гнев епископа — как потому, что было нарушено право убежища в церкви, так и потому, что забыли о его полномочиях судьи в этом деле. Убийцу сняли с виселицы и устроили ему церковные похороны. До сих пор все было достаточно обычно: о праве судить труп спорили не впервые. Новой была немедленная реакция Бюргерского двора. Купеческий прево вступился за убийцу не потому, что тот был бюргером, — убитый был таким же бюргером, — а потому, что в его отношении дофин превысил свою власть.

27 января 1358 г. в Париже встретились два кортежа: похоронная процессия казначея, в которой участвовали регент и его сторонники, и похоронная процессия «менялы-слуги», иначе сказать, убийцы, в которой шли Этьен Марсель и его люди.

Убийство маршалов

В этой до предела накаленной атмосфере и вспыхнуло восстание 22 февраля. Восстание подготовленное, восстание без очевидной причины. Этьен Марсель искал конфронтации, так как опасался, что неопределенное состояние продлится до возвращения короля Иоанна. Если Наваррец боялся мира с Англией, купеческий прево боялся любого мира: будь он заключен с англичанами, с Наваррцем или с теми и другим, он неминуемо наносил ущерб бюргерству.

Рано утром три тысячи вооруженных человек собрались у Сент-Элуа, в сердце Сите. Уже очевидным было намерение устроить масштабную манифестацию. Зачем? Против кого? Первый повод к возмущению этим людям, возбужденным, поскольку встревоженным, невольно предоставил Рено д'Аси. Он был королевским адвокатом в парламенте. А также советником Иоанна Доброго, и он только что привез из Лондона текст проекта договора, в котором нельзя было усмотреть ничего иного, кроме замысла раздробить Французское королевство. А ведь Рено д'Аси жил на острове Сите, северней собора Парижской Богоматери, и он возвращался домой, когда возбужденная толпа, окружавшая Сент-Элуа, его узнала. Его стали оскорблять, потом бить, а потом растерзали. Смысла в этом не было, но это распалило толпу. Этьен Марсель воспользовался этим, чтобы дать приказ идти на дворец.