Секрет Юлиана Отступника - Грег Лумис

28 апреля 1944 г.

Пий XII совещался с членами Папской комиссии по делам государства-града Ватикан, а в это самое штурмбаннфюрер Ваффен-СС Отто Скорцени делал вид, будто он ничем не отличается от многочисленных немцев, фотографирующих площадь Святого Петра. Но даже не будь у него голубых глаз цвета горного льда и шрама от дуэли через правую щеку, простые солдаты вермахта, оцепившие границы Святого города, все равно выказывали бы ему даже больше уважения, чем полагается форме С С.

Ни грубовато-добродушная внешность, ни мягкий австрийский акцент не могли скрыть того, что этот человек — прирожденный командир, за которым люди пойдут на самые трудные и головоломные дела. Одно из таких дел — спасение дуче Муссолини — принесло ему славу; та же, в свою очередь, повлекла за собой неудобства. Хуже того, в газетах даже было названо его имя. По крайней мере, ему удалось избежать фотографий. Анонимность — все равно что девственность: раз потерявши, ее уже не вернешь.

Хотя и выбора у него никакого не было. Фюрер приказал ему пообщаться с прессой герра Геббельса, и он, как положено дисциплинированному солдату, выполнил приказ. К счастью, его известность оказалась поистине мимолетной, и обратившееся на краткий миг к нему внимание гражданской публики быстро переключилось на что-то другое. Но даже и теперь, спустя несколько месяцев, очень многие военные при встрече называли его по имени.

Когда вторжение англичан и американцев во Францию стало неизбежным, Скорцени потребовал себе личное подразделение, наподобие того, какое было у него на Восточном фронте, пока его не ранило в 1942 году. Подразделения ему не дали, а вызвали в личную резиденцию фюрера, находившуюся на вершине горы Бертехсгаден, где Гитлер лично рассказал ему о предстоящей миссии и разъяснил, насколько она важна. Фюрер говорил очень убедительно, и все же Скорцени в глубине души мечтал вновь оказаться на поле боя.

Сегодня он проводил рекогносцировку для следующего рейда.

Сквозь видоискатель цейссовской фотокамеры диверсант следил за швейцарскими гвардейцами. Ему было известно, что, несмотря на свои средневековые пики и одеяния, эти люди умеют владеть и вполне современным оружием и готовы защищать Римского папу. Они служат ему верой и правдой уже много веков. Скорцени надеялся, что удастся обойтись без схватки с ними, хотя и не допускал того, что они могут не вмешаться, если узнают, что Римского папу берут в плен.

Он навел камеру на участок площади вокруг обелиска. Воздвигнутый в честь покорения Римом Египта в первом веке нашей эры, на нынешнее место обелиск попал лишь в шестнадцатом столетии, когда строилась существующая ныне базилика Святого Петра. Его первоначальное местонахождение — Скорцени лишь теперь понял значение этого странного пятна — обозначалось приметной вставкой в мостовую довольно оживленного проезда южным краем собственно базилики и началом колоннады Бернини. Там дежурили двое облаченных в смешные костюмы гвардейцев, задачей которых было не пускать непрошеных гостей на территорию Ватикана.

Если информация, имевшаяся у Скорцени, была верна, объект его интереса пребывал где-то рядом с этим входом.

Если он на самом деле существовал. Скорцени вовсе не был уверен в том, что понимает точное значение той загадочной надписи, обнаруженной на стене в Монсегюре. Даже после того, как руководитель кафедры античности Берлинского университета ее перевел, Отто не видел в ней ни особого смысла, ни особого значения. Кому какое дело до того, в каких преступлениях обвинили две тысячи лет назад сына еврейского плотника? Нет, не еврейского, мысленно поправил он себя. Нацистская партия провела обширные исследования и добыла неопровержимые доказательства того, что Христос не был евреем. Эти доказательства были очень убедительны для любого немца, особенно для того, кто ценил свою жизнь и свободу.

Действительно, кому какое дело?

Фюреру — вот кому. Все, связанное с религией или оккультизмом, обладало для Гитлера неодолимой притягательностью. Потому-то Скорцени сейчас находился здесь, вместо того чтобы сражаться с британцами и американцами, пытающимися прорваться на итальянский сапог, или помогать в укреплении побережья Франции.

Другим делом было похищение Римского папы. Конечно, христианский мир разорется, точно так же, как разоралась Европа, когда фюрер ввел войска в Rheinland[49], а потом занял Австрию, Судеты, и, чуть позже, всю Чехословакию. И эффект, конечно, будет точно такой же — нулевой. Ну, а по прошествии некоторого времени Его святейшество выпустят — за выкуп, естественно — и получат взамен величайшее в мире сокровище, бесценные произведения искусства, хранящиеся в Ватикане. Война продолжается уже почти пять лет, и казначейство Германии найдет отличное применение для такого щедрого денежного вливания. А Гитлер получит сколько угодно религиозных раритетов, включая и штуку, спрятанную тем императором… Юлианом?… да, императором Юлианом.

Скорцени выпустил из рук камеру, и она повисла на прочном ремешке. Он знал, что информация, представляемая разведке специально подготовленными военными, часто бывает неполной или даже вовсе неточна. Здесь же Отто полагался на данные, полученные не от солдата и даже не от гражданского сторонника, а от Людвига Кааса, церковного бюрократа, финансового секретаря Reverenda Fabbrica — строительного управления Ватикана.

Конечно, у Кааса были очень весомые — весомее, чем у многих других — основания говорить все прямо и честно. Если называть вещи своими именами, в Германии жили семьи двух его родных братьев и старуха мать. Правда, им никто не угрожал — во всяком случае, открыто, на словах. Но когда до Гитлера и его ближайших соратников дошли слухи о раскопках под базиликой, они велели произвести свои собственные раскопки — в бездонных архивах Третьего рейха — и найти кого-нибудь, кого можно будет подвергнуть, так сказать, патриотическому убеждению.

Каас предоставил необходимую информацию: входы, число гвардейцев на постах в разное время суток и местоположение объекта интереса немцев. Священник не стал спрашивать, зачем нужны эти сведения. Возможно, он сам это понимал. Но, вероятнее, хотел сделать вид, что не понимает. Что ж, пускай самообольщение доброго патера насчет невинности его поступков продержится еще немного. Завтра утром священнику предстояло устроить Скорцени экскурсию в подземельях базилики.

А после этого никаких причин для того, чтобы откладывать операцию, не останется.

Рим, отель «Хасслер»,

настоящее время

Проснувшись на следующее утро, Лэнг сел в постели и задумался над тем, что же он узнал минувшей ночью — если вообще узнал хоть что-нибудь. Надпись на стене почти уничтожена, но кем? Исторический ревизионизм и политкорректность не уступали возрастом, самое меньшее, Цезарю. Имя императора, надпись, где упоминался Юлиан, мог удалить кто угодно. Если Лэнг не сможет прочитать эти намеренно сбитые буквы, он так и не узнает ни что нашел там Скорцени (если тот и вправду что-то нашел), ни каким мог быть повод, из-за которого убили Дона и Герт, а теперь продолжают охотиться за ним среди этой пропитанной смертью древности.