Пилсудский - Геннадий Матвеев

Совершенно очевидно, что уход Пилсудского в отставку был связан с запланированным на 3 июля утверждением ВГС текста военной присяги, которую должны были приносить бывшие российские подданные, вступая в Польский вермахт. Она окончательно перечеркивала надежду на то, что немцы согласятся хотя бы на ограниченное участие польской стороны в делах Польского вермахта, полностью отдавала его в руки Германии. Пилсудский, хорошо знавший содержание присяги, понимал, что голосование за нее равнозначно личному поражению. Изменить ее текст он не мог, голосовать против не имело смысла, потому что большинство членов ВГС были «за».

Бригадир знал, что его призыв отказаться от присяги получит серьезную поддержку у легионеров. Но он, как человек вот уже третий год связанный с армией, знал, что за этим незамедлительно последуют арест и заключение «отказников» в лагеря. Он попытался облегчить участь хотя бы части кандидатов в жертвы репрессий. 7 июля Пилсудский выехал в Краков. Сугубо служебный характер его поездки подчеркивался даже тем, что на этот раз он остановился в гостинице, а не дома. Цель поездки заключалась в том, чтобы добиться согласия на перевод из легиона в Галицию всех австрийских подданных и назначение его их командиром. Однако это его предложение не было принято. Теперь и легионеры, и сам Пилсудский встали перед выбором: подчиниться силе Германии или идти в своем протесте до конца.

9 июля состоялась церемония присяги легионеров из числа бывших подданных России, завершившаяся глубочайшим кризисом легиона. Около 3300 российских подданных, отказавшихся присягнуть, были интернированы и заключены в концентрационные лагеря: офицеры – в Беньяминово, рядовые и унтер-офицеры – в Щиперно. Примерно 3500 австрийских подданных были отправлены в Перемышль, включены в австрийскую армию и отправлены на Итальянский фронт. Но часть легионеров, в том числе почти вся 2-я бригада, не последовала их примеру. Позже, оказавшись на Восточном фронте, эта бригада перешла на русскую сторону. Это был еще один выход, но Главный комендант отказался от него в июне 1917 года.

Пилсудский понимал, что после отказа от предложений Безелера и связанного с присягой кризиса у него практически нет шансов остаться на свободе. В связи с этим возникала проблема руководства ПВО в его отсутствие. Уже в мае 1917 года старый конспиратор приступил к формированию узкой по составу участников и еще более засекреченной, чем Военный союз, политической организации. Как и ПВО и ВС, ее деятельность ограничивалась территорией бывшей русской Польши. В отличие от ВС, наделенного исполнительными функциями, новая структура должна была стать своеобразным штабом Пилсудского, позволяющим влиять на военную, политическую и экономическую сферы. Планировалось, что она будет состоять из двух самостоятельных частей. Одна из них (организация А) должна была объединять близких Пилсудскому политиков из левых партий, относительно состава второй (организации Б) ясности нет. По одним сведениям, ее составили бы готовые с ним сотрудничать представители правых партий, по другим – экономисты, финансисты и предприниматели, которые занялись бы подготовкой к созданию независимого государства. Во главе организации должен был стоять руководящий и координирующий деятельность обеих ее структур коллективный орган – Конвент. Точную цель замысла установить невозможно. Несомненно одно: Пилсудский скорее всего создавал эту организацию с мыслью не только о сегодняшнем дне, в том числе на случай своего ареста, но и о послевоенном будущем. Со своим проектом Пилсудский познакомил ближайшее окружение, но довести задуманное до конца до момента ареста не успел.

Репрессиям подверглись также члены Польской военной организации, а соратники Пилсудского Валерий Славек, Вацлав Енджеевич, Медард Довнарович, Петр Турецкий, Стефан Помараньский и многие другие были арестованы и посажены в Варшавскую цитадель.

Теперь Пилсудского ничего больше не связывало с вчерашними союзниками, он из государственного деятеля превратился в частное, хотя политически и достаточно влиятельное лицо. Продолжая свою линию «мягкого расставания» с союзниками, Пилсудский в середине июля приступил к подготовке Безелеру памятной записки, в которой вновь повторил, что прежний союз возможен только при условии создания польской армии на базе легиона, политически подчиняющейся польским органам власти и возглавляемой поляком. На случай, если его предложение будет проигнорировано, он просил позволить ему разделить судьбу своих солдат, которые, как и он, готовы отдать жизнь и кровь за свой край, но не могут приносить присягу, в которой нет ни слова о польских органах власти. Но вручить документ Безелеру он не успел, поэтому передал его при аресте доктору Эриху Шульце, шефу немецкой тайной полиции в Варшаве[150].

В пять часов утра 22 июля 1917 года немецкая тайная полиция арестовала Пилсудского, а спустя некоторое время и Соснковского. В тот же день они были увезены из Варшавы. Вначале немцы объявили, что причиной ареста явилась его последняя поездка в Краков, объявленная попыткой покинуть Польское королевство по поддельным документам. Но в начале августа от этого обвинения немцы отказались. Второй причиной ареста было названо направление Пилсудским молодых людей в Польскую военную организацию, ставшую в последнее время тайной структурой, деятельность которой враждебна Центральным державам. Такие же мотивы задержания Пилсудского и Соснковского назвал Безелер Временному государственному совету. Юридическим основанием для ареста стало распоряжение, предоставлявшее генералам право применять к иностранным подданным арест, лишение свободы на определенное или неопределенное время, отправку вглубь страны и т. д.

Пройдя через тюрьмы в Данциге, Шпандау и крепости Везель, Пилсудский спустя месяц оказался в Магдебурге. Его содержали на офицерской гауптвахте бастиона Королевы в форте Магдебургской крепости. В его распоряжение были представлены три комнаты на втором этаже двухэтажного деревянного дома, после войны перевезенного в Варшаву и установленного в Бельведерском парке на правах музея. Хозяйством занимался фельдфебель, проживавший на первом этаже. Условия содержания не были излишне суровыми. Пилсудского трактовали как пленного офицера высокого ранга, что обеспечивало ему право пользоваться специальными привилегиями. Кроме того, на личные нужды ему выдавали 250 марок в месяц. Пилсудский сам признавался, что одиночество переносил относительно легко, – по его мнению, он был рожден для тюремной жизни. Тоску он преодолевал с помощью усиленной мыслительной работы. И все же, учитывая деятельный характер будущего маршала, его не могли не тяготить неопределенность судьбы (ему не предъявили никаких обвинений и не судили, а интернирование могло продлиться неопределенно долго) и монотонность существования. К тому же беспокоили мысли о состоянии Александры, которая ждала их первого ребенка. Ей было уже 35 лет (по тем временам почтенный возраст), и он сильно опасался возможных осложнений при родах.

Как писал Пилсудский Александре, обычно он вставал в половине восьмого, скромно завтракал, следующие два с половиной часа гулял в саду или читал единственную доступную ему газету «Магдебургише цайтунг», затем обедал (еду заказывал в ресторане «Магдебургес гоф») и пил чай, который заваривал лично. После обеда читал, писал (здесь, в частности, были написаны воспоминания об эпизодах боевых действий легиона во время Первой мировой «Улина Малая», «Лиманова – Марчинковичи», «Новый Корчин – Опатовец», изданные после войны под общим названием «Мои первые бои») или садился за шахматную доску. После раннего, в половине седьмого вечера, ужина раскладывал пасьянс (этой страсти, позволяющей отвлекаться от однообразной повседневности и не замечать одиночества, он был подвержен до конца жизни) и в 10 часов ложился спать, потому что выключали свет.