Центумвир - Александра Лимова

Но это стерлось. Потому что начался ад. Истомин зашивался по страшному, чтобы один день мог быть свободен, ему же женится надо, поэтому в основном все решала я. Организаторы неплохо справлялись с самим традиционным сюжетом, а у меня болела голова за гостей. Их было много, много из-за границы, которых нужно сюда доставить и разместить достойно. Если не углубляться в детали, то подготовка к свадьбе это ужас. В сжатые сроки и с учетом масштаба – кошмарный ужас.

В само утро свадьбы я не выпускала из рук телефон, мешая лютым стилюгам и фото/видеографом тем, что маньячно проверяла все фронты, чтобы убедиться, что все идеально и пройдет по плану, и когда на меня надели двенадцать килограмм, довершили образ и я убедилась, что все точно готово и пройдет по плану и можно на минутку расслабиться, пока инопришеленец за мной катит, до меня внезапно дошло, что я выхожу замуж и внутри задрожало. Вот это, женское такое, когда ты понимаешь, что полуторачасовая работа стилистов может пойти насмарку, а слезы все равно катятся и руки трясутся.

Меня, улыбаясь, утешала Леся, и я, глядя на нее напугано, вспоминала вот точно такой же момент, несколько лет назад, когда я ее, ревущую перед приездом Ильи, пыталась угомонить, желая пристрелить за фразу «я не хочу замуж». Вот сейчас я прямо отчетливо понимала, что именно она имела ввиду и почему плакала.  Я тоже не хочу! Рядом, пытаясь меня рассмешить, но тоже пуская сопли, ошивалась Танька, которая тоже плакала, когда выходила замуж за своего сурового мужика, а потом сертификат на лайфхак жизни мне впихнула. Вокруг меня порхали посиневшие стилюги. И мне, наконец, стало смешно. До слез опять. Потом в меня влили бокал шампуня и меня чуть-чуть отпустило.

А потом приехал Истомин. Со своей братвой. И что-то как-то почти полностью отпустило. Особенно в машине, когда целовал руку, глядя на меня с таким выражением в глазах…

Если в целом говорить о самой свадьбе, то можно кратко: масштаб и пафос плюс стиль и вкус, равно смерть от оргазма внутреннему эстету. Эстеты помирали стадами. Я была собой очень довольна.

Первый раз у меня слезы покатились, когда поздравляла мать Ярослава Истомина. Когда микрофон держала сильная, гордая, серьезная женщина и говорила очень важные и очень нужные вещи. Говорила от сердца, глядя на нас. И в конце у нее покатились слезы и Яр тихо, едва слышно неровно выдохнул. Я сжала его пальцы, чувствуя, как снова дрожит все внутри.

Второй раз я расплакалась, когда поздравлял мой брат. Когда тоже говорил важное и нужное, когда… доверял младшую сестру человеку, которого он уважает. Это не было прямым текстом, это шло эхом в его словах, его глазах, в той атмосфере, снова породившей полную тишину в зале. В сильных пальцах Яра, спокойно сжимающих мои пальцы на его бедре под столом. Это было в ровном лице Яра, едва заметно поведшего головой в признательности, когда крепко пожимал руку моего брата.

И Хьюстон был достоинством и стилем в чистом виде. Поздравлял в своей манере – попиздеть он любит и умеет делать это смешно. Ползала лежало, короче.

Когда часть торжества пошла в более неформальном стиле, после свистоплясок селебрити и прочего, я уже нормально дышала и могла поесть, потому что платюшко намба ван, сменили на намба ту, и подошло время для танца, так сказать,  брачующихся, меня пробило. Прижималась лбом к его плечу в неярких блики софитов, впитывая негромкую музыку, в окружении клубов дыма касающихся ног, и чувствуя его руки, их тепло, вплетающееся в вены упоением, потому что я понимала, что выходила замуж за человека, стоящего до конца там, где другие дали бы осечку. Отстранилась, глядя на него, в серо-зеленые глаза, где была моя молитва во тьме былого, темени настоящего и неизвестности грядущего. Взглядом обещая, что с ним сейчас и до скончания дыхания. Сглотнул, на мгновение прикрыл глаза и слегка присев, осторожно подхватыватил и приподнял над собой. Кружит. И столько всего было в его приподнятых уголках губ, в выражении глаз, в моих слезах, и крепче сжатых пальцах на его плечах. Опустил и прижал к себе, прошептав на ухо с теплой иронией:

– Истомина, че ты слезами обливаешься? Сейчас они все подумают, что я тебя замуж насильно взял. Они меня знают, не смей подкреплять их подозрения. Это останется нашим с тобой секретиком. Жена ты мне или поросячий хер, в конце-то концов.

– Ты же не против ролевых игр, так что иногда я буду поросячьим хером, – ухмыльнувшись, хрюкнула ему на ухо.

– Притворись, что ты счастлива, сейчас мимо тебя эти вон с камерой пробегут. Все, можешь быть собой, молодец.

Мы снова сидели за столом, где я только собиралась наконец-то впервые за этот день пожрать нормально и сделать глоток вина, когда все пошло по пизде.

Вадим приблизился к Яру и склонился к его уху. Вспышка. Ярость. Черный давящий лед раздражения. В прикрытых глазах, в твердо сжатой челюсти.

– Я на десять минут, – не глядя, бросил мне и поднялся из-за стола.

Усмехнулась. Оценивающе посмотрела на беснующийся танцпол. Три глотка вина, холод в пальцах. Вроде, если вдоль стены идти, типа в туалет, то не особо внимания привлеку.

Спустилась на этаж. И мрачно усмехнулась – пошла движуха. Приближенные на телефонах, периодически проходят по коридору, из той стороны, где был кабинет Яра. Проходят и сразу в сторону выхода. Среди толпы гостей затеряться в общем-то не сложно было, с учетом контекста ситуации, стояла улыбаясь пиздела с ними, принимая поздравления.

Улучив момент, когда Артюхов с прижатым к уху телефоном жестом остановил направляющегося в сторону кабинета Еровинкина и они пошли на выход, пошла по коридору. Приглушенное освящение, музыка почти не доносилась, поворот за угол и здесь вообще тишина. Прижалась ухом к двери его кабинета, уговаривая сердце не колотиться и не заглушать, потому что и так херово слышно.

– …пока ничего. – Хлесткое раздражение и черный лед в голосе Яра. – Игорь, позвони Громову. Если что, я сообщу, но будьте готовы.

Отстранилась от двери и метнулась в сторону противоположную ее открытию, приседая и прижимаясь к стене спиной. Игорь красавчик – вышел и неплотно затворил за собой дверь. Щель небольшая, но есть. Сняв туфли, прокралась к двери обратно, предусмотрительно не глядя в щель.

– …двадцать минут назад, – произнес голос Вадима.

– Да мне срать, когда это случилось. Это случилось. Какого хуя, Шива? – щелчок зажигалки, стук стекла о дерево, и более ровное,  – ты выйти хочешь?

– Нет. – Твердо и немного с напряжением.

Повисла тишина.

– Сядь. – Голос Яра на протяжном выдохе. – Посмотри мне в глаза. – Пауза затягивается, а потом спокойно и немного устало, – Вадим, я спрашиваю тебя, ты хочешь выйти?

– Нет. – Негромко, но твердо. Так, когда решение принято давно и это звучит уже естественно. Как факт. – Это мой круг и я никуда из него не пойду.

Повисла тишина. Недолго. Шелест выдоха дыма. Плеск жидкости о стекло. Когда Яр вновь заговорил, интонация снова была прежней, той, искаженной его раздражением.