Что скрывает правда - Кара Хантер

Вы именно поэтому твердили нам, что не можете вспомнить, что произошло с платьем? Мы никак не могли понять. Но теперь все обрело смысл. Вы отказывались признаться в том, как ловко умеет лгать ваш восьмилетний сын.

МФ: (Молчание.)

ГК: Хотя, конечно, некоторым детям действительно трудно говорить неправду – им трудно что-либо придумывать, потому что их мозг устроен иначе.

МФ: (Молчание.)

ГК: Дети с аутизмом, скажем, или с синдромом Аспергера. Им трудно фантазировать, как и трудно взаимодействовать с другими людьми. Если б все это имело отношение к Тобину, тогда, конечно, было бы гораздо проще поверить в то, что инциденты с другими детьми на самом деле были просто «недоразумениями».

МФ: (Молчание.)

ГК: Вы тогда думали, что это и есть объяснение, да? По сути, вы пошли даже на то, чтобы обследовать его…

* * *

Морган глубоко вздыхает.

– Она сказала мне, что если я хочу получить от нее помощь – что если я хочу иметь достойные рекомендации, – тогда я должен делать то, что она желает. Все зависит исключительно от меня, но если я не передумаю, тогда…

– И что вы на это сказали?

Он проводит рукой по волосам:

– Не знаю… на кону стояло все: моя карьера, мои исследования, вся моя работа… в общем, я струсил… сказал, что подумаю. Я просто хотел выиграть время.

– И после этого вы вернулись домой? – говорит Асанти.

Калеб кивает:

– Точно. Я просто сидел там и пытался обмозговать ситуацию. А потом пошел к Фрейе. Я чувствовал себя в ловушке… я не знал, что делать.

– Должно быть, она рассердилась, – говорит Сомер. – Когда вы рассказали, что переспали с Фишер. Особенно после того, как вы отказались впустить ее в дом. Если б впустили, ничего этого не случилось бы.

Морган морщится:

– Не думайте, что эта мысль не приходила мне в голову. И да, она здорово рассердилась на меня. А вот на Марину дико озлобилась.

Он откидывается на спинку и наконец-то смотрит на них.

– Что касается обвинений в нападении… жалобы в деканат, вам… Всего этого. Это было полностью идеей Фрейи.

* * *

ГК: По словам учителя, в начале этого года по вашей просьбе Тобин прошел полную оценку развития.

НК (своей клиентке): Ты мне никогда об этом не рассказывала.

ГК: Только она ничего не выявила, не так ли, профессор Фишер? Детский психолог пришел к выводу, что у него действительно есть трудности во взаимодействии с другими детьми, но не потому, что у него «проблемы развития». Его поведение, вероятнее всего, отражает его домашнюю обстановку и, в частности, его отношения с вами…

МФ: Я не принимаю это ни под каким видом. Я собираюсь получить другое мнение – я не намерена верить на слово какому-то представителю местной второразрядной…

ГК: По словам профессионалов, у Тобина очень высокое умственное развитие, но он чрезвычайно тревожен, особенно когда отделен от вас. У него проблемы в общении с чужими людьми и в управлении негативными эмоциями, которые могут доходить до агрессии.

НК: Я плохо понимаю, к чему вы…

ГК: О, я думаю, вы обнаружите, что профессор Фишер все понимает. Она точно знает, о чем я говорю.

* * *

В соседнем кабинете Гислингхэм смотрит в экран.

– Она выглядела чертовски убедительно, – говорит он, отчасти обращаясь к самому себе. – И я купился на это.

– Не кори себя слишком сильно, – говорит Гоу, делая запись. – Я и раньше сталкивался с таким субъектами.

– Неудивительно, что у ребенка такие проблемы, – мрачно говорит представитель прокурорской службы. – Бедный мальчик…

– Боюсь, это так, – со вздохом говорит Гоу. – Материнство – это такая штука, которую даже ее машины не могут подделать.

* * *

ГК (берет лист бумаги): «Тревожный тип привязанности обычно является результатом противоречивого, переменчивого или отсутствующего воспитания. Такие дети становятся крайне неуверенными в себе и излишне сфокусированными на родителе, что выражается в излишней подозрительности ребенка по отношению к родителю и вынуждает его цепляться за родителя, а также вызывает у него настоятельное желание сделать что угодно, чтобы угодить родителю и привлечь к себе его внимание». «Что угодно», профессор Фишер. В том числе, я полагаю, и солгать. Если мама попросит.

МФ (сердито): Тобину никогда не ставили такой диагноз.

ГК: Да, не ставили. Во всяком случае, официально. Но лишь потому, что вы увели его с экспертизы до того, как такое можно было выявить. Однако все это полностью согласуется с тем, что наша команда видела за последнюю неделю, когда он находился в нашем обществе. А также со всем тем, что мы узнали о его поведении в прошлом. Потому что такое случалось и раньше, верно? Он и раньше лгал ради вас.

МФ: О чем вы говорите, черт побери?

ВЭ: Имя Себастьян Янг вам о чем-нибудь говорит?

* * *

– Я решил, что это безумие… что у нас ничего не получится… но Фрейя сказала, что нужно действовать по-умному. Она сказала, что Марина всегда считала себя самой умной, однако мы сможем переиграть ее на ее же поле.

Асанти и Сомер переглядываются.

– Так что конкретно под этим подразумевалось?

– Фрейя сказала, что даже если мы сразу заявим о сексуальном нападении, пройдут часы, прежде чем полиция допросит Марину. К тому времени она успеет принять душ, а так как я пользовался презервативом, доказательств, что у нас был секс, не найдут.

– И Фрейя помогла вам? – говорит Сомер. – Сфабриковать улики – сохранить ДНК в нужных местах, а в остальных избавиться?

Он кивает. Ему явно некомфортно.

– Это ведь был большой риск, согласны? – говорит Асанти. – Откуда вы знали, что Марина не расскажет нам о том, что у вас с ней была связь?

Но Сомер качает головой:

– Нет. Они знали, что делают. Они знали, что она никогда так не поступит – ведь был риск, что она потеряет работу.

Морган смотрит на нее, потом отводит взгляд. Щеки у него пунцовые.

– Ведь так, Калеб?

* * *

ГК: Вы ведь знаете, о ком мы говорим, верно? Себастьян Янг. Тот самый, который подписал то причудливое соглашение о неразглашении, составленное для вас мисс Кеннеди. Но если все же вам нужно напомнить… (Передвигает через стол фотографию и стучит по ней пальцем.) Я полагаю, вы в курсе, а?

НК: О, прошу вас…

ГК: Марина Имоджен Фишер, я арестовываю вас по подозрению в сексуальном нападении на Себастьяна Джеймса Янга двадцатого ноября две тысячи шестнадцатого года. Вы не обязаны ничего говорить, но это может навредить вашей защите, если вы не