Тени "Желтого доминиона" - Рахим Эсенов

На окраине села банду Балта Батыра встретил дружный оружейный огонь. Но что могла поделать горстка оставшихся аульчан, вооруженных лишь винтовками и берданками, против гранат, винчестеров и маузеров? Басмачи уничтожили почти всех, лишь двум-трем парням удалось спастись.

Кавалькада всадников во главе с Балта Батыром остановилась у кибитки Хемры, который, заслышав конский топот, едва смог выйти за порог. Лицо его было восковым – Хемру донимала тропическая лихорадка. И сейчас, совсем обессиленный, жмурясь от яркого солнца, он не сразу узнал Балта Батыра, хотя догадывался, кто перед ним.

– Что, Хемра-джан, душа моя, – куражился Балта Батыр, – приглашай к себе в дом, угости нас чайком… Как ты потчевал моего брата Халта-шиха. Смотришь, чекисты к тому времени подоспеют, спасут тебя… Молчишь? А оставлю тебя в живых, так будешь у большевиков соловьем заливаться: Балта Батыр так сказал, Балта Батыр этак посмотрел… Будешь тужиться, вспоминать… Но я облегчу твою ношу. Ничего тебе не придется вспоминать. – Балта Батыр сошел с коня, его примеру последовали и нукеры.

Во дворе Балта Батыр увидел игравших на песке трех ребятишек. Завидев басмачей, они хотели было юркнуть в кибитку, но Балта Батыр подал знак, и один из нукеров грубо оттеснил их от двери.

– Это твои щенята? – Балта Батыр ткнул камчой в сторону детишек. – Забавные, забавные… Небось любишь их?

В это время из кибитки показалась Бибихал и бросилась к детям, но нукер оттолкнул ее – она ткнулась лицом в решетчатый остов кибитки. Хемра бросился на нукера, но кто-то сзади ударом свалил его на землю.

– Хемра-джан, да ты, оказывается, и жену любишь! – глумился Балта Батыр, так похожий своей грузной фигурой и крупными, как кувалды, кулаками на своего двоюродного брата Халта-шиха. – Да она у тебя красавица… Такую и я бы полюбил. Но я не хочу сыпать тебе в карман соли. А что скажут мои нукеры? Эй, Мурди Чепе! Ты бы от такой красавицы отказался?

– Что вы, мой господин, – Мурди Чепе похотливо ощупал глазами Бибихал. – Говорят же, чужая курица – гусыня, чужая жена – красавица. А тут не гусыня, а лебедушка… Э-хе-хе!

Басмачи загоготали, отпуская похабные шуточки. Хемра в отчаянии снова бросился с кулаками, теперь уже на Мурди Чепе, но сильный удар снова сбил его с ног. Хемра хотел подняться, но на него навалились сразу двое, скрутили за спину руки и привязали к остову кибитки, спеленав толстыми волосяными веревками.

– Мурди Чепе, тебе право первой брачной ночи, – смеялся Балта Батыр.

– Прямо здесь, мой господин? – спросил Мурди Чепе.

– Да, здесь! На глазах ее мужа, детей! – зло выкрикнул Балта Батыр. – Пусть знают, что с нами шутки плохи.

Мурди Чепе бросился на Бибихал, но она отчаянно сопротивлялась, царапалась, кусалась, а басмач, подбадриваемый улюлюканьем нукеров, рвал на женщине одежду, постепенно оголяя ее всю, с головы до ног. Дети, прижавшись к привязанному отцу, исходили душераздирающим плачем. Хемра, дергаясь, как дичь, попавшаяся в капкан, с пеной у рта кричал, бранился, понося последними словами насильников. Когда Мурди Чепе повалил женщину на землю, обезумевшая Бибихал вырвалась и побежала. Все опешили, и только Балта Батыр, с необычным для его грузной фигуры проворством, догнал ее и обрушил свой огромный кулак на голову – женщина упала как подрубленная.

– Даже с бабой не можете сладить, – Балта Батыр почему-то разглядывал свои кулаки-кувалды, будто любуясь ими, затем укоризненно произнес: – Вам орехи собери да еще разгрызи, зерна в рот положи. А ну, Мурди Чепе, давай! Посмотрим, чего ты стоишь…

Все это жуткое время Хемра, закрыв глаза, тихо стонал. Губы его, искусанные и посиневшие, запеклись кровью, чуть отросшие за время болезни иссиня-черные волосы стали белыми.

Нукеры пришли в движение, завидев подскакавшего всадника. Это был коротышка, который, прежде чем сойти с коня, сбросил у ног Балта Батыра туго набитый шерстяной чувал-мешок.

– Это все, что я собрал с должников… Разбежались, шакалы. Надо ночью взять их, вместе с долгами потрясти и их души. – Коротышка скатился с седла, семеня кривыми ножками, подошел к басмаческому предводителю и, встав на цыпочки, что-то зашептал ему на ухо.

Все заволновались, загалдели, но, увидев, что Балта Батыр зыркнул на них презрительно-злыми глазами, смолкли. Басмачи не ошиблись – коротышка привез не очень добрую весть. Судя по тому, как беспокойно бегали его глаза, Балта Батыр приказал быть наготове – пора уходить, вот-вот кизыл аскеры нагрянут.

Бандиты суматошно забегали по кибиткам, таща за собой ковры, кошмы, хорджуны, набитые украшениями, домашней утварью. Мелкой дрожью вздрагивал вороной жеребец под Балта Батыром, дожидавшимся, пока со всех концов аула подскачут его люди, которым он отдал на разграбление Карали. Убедившись, что все в сборе, Балта Батыр выхватил из-за пазухи маузер и, не целясь, навскидку, выстрелил поверх плетеного забора – Хемра, дернувшись всем телом, замер, будто распятый. Раздался второй, третий, четвертый выстрел – и трое детишек, прижавшихся друг к другу, застыли на месте…

Где-то вдали хлопнул выстрел – басмачи, стараясь обогнать друг друга, бросились из аула, их будто ветром сдуло.

Один Балта Батыр волчком кружил на месте, ища глазами Бибихал, но ее не было на месте – услышав выстрелы, она инстинктивно поползла поближе к забору, и теперь, хотя была совсем рядом с курбаши, он ее не видел. Не зная, в кого разрядить оружие, тот с досады пальнул в большого желтого волкодава, привязанного за кибиткой. Пуля, видно, ранила пса, так как он остервенело залаял, взъерошил густую лохматую шерсть и, звеня цепью, зло кидался в сторону обидчика. А Балта Батыр, злясь, что не смог с первого выстрела поразить цель, стрелял еще и еще. Собака, словно завороженная, злобно рычала и, наконец сорвавшись с привязи, бросилась под ноги коню, который испуганно взметнулся на дыбы и понес седока, едва удержавшегося в седле. Облизывая раненую лапу, пес заковылял к своему бездыханному хозяину и, встав рядом, долго не сводил с него преданных глаз. Виляя обрубленным хвостом и поняв, что случилось, жалобно заскулил.

К вечеру Бибихал пришла в себя и смутно, как в страшном сне, вспоминая, что с ней произошло, позвала детей. Хемру окликнуть она не решалась, думая, что тот от стыда и позора ушел из дому…

«О, Аллах! Как жить-то дальше? – думала Бибихал. – Как мужу, детям в глаза смотреть?..» Но к ней почему-то никто не подходил, детей не было даже слышно.

Бибихал еле поднялась с земли и побрела к кибитке, где уже сгрудились аульчане, которые, заметив ее, расступились. Почему они так отчужденно глядят на нее, прячут глаза?.. Лучше головой в омут… Кто-то, скинув с себя халат, накинул его ей на плечи, а она, не замечая своей наготы, впилась глазами в трупы в белых саванах. Она машинально сосчитала: один взрослый, длинный, трое детских. Но почему они именно тут, возле ее кибитки? Страшная догадка резанула ее сердце – Бибихал без чувств рухнула на землю.

…Уже давно закипел кумган, вода, булькая, переливалась через края закопченного медного сосуда. Парень ловко достал его из огня, бросил в него щепотки три заварки и, разлив чай по пиалам, одну из них протянул Амир-бале… Они долго молчали – чай остыл в пиалах, как остыл он и в кумгане: угасал жар угольев в очаге.