Под парусом мечты - Сара Ларк

Все это звучало заманчиво, но план потерпел поражение из-за робости Калева. Он так волновался перед выступлениями, что совершенно не мог спать даже перед самыми маленькими концертами; когда же впереди маячили крупные проекты, он заболевал. Наконец он сложил оружие перед первым настоящим прорывом. Он бросил Куру и заключил сделку с Флоренс: она удовлетворится фиктивным браком, но при этом будет руководить рудником Биллеров.

Поначалу никто не говорил о том, что Флоренс собиралась передать рудник собственной плоти и крови. Калев приходил в ужас, замечая пристальные взгляды, которые она бросала на сотрудников его конторы и даже шахтеров. Очевидным фаворитом стал ее секретарь, и в самые мрачные часы Калев, без сомнения, промолчал бы и сделал вид, что ничего не происходит. Но в те первые месяцы после свадьбы он почувствовал себя сильнее. Впервые в жизни на него перестали давить и требовать выполнять работу, которая ему не нравилась. Вместо того чтобы ругаться с руководством рудника, он писал статьи для отраслевых журналов и, к собственному удивлению, снискал славу. Искусство маори было еще совершенно неисследованной областью. Статьи Калева были буквально нарасхват, и после их опубликования в газетах у него началась оживленная переписка с различными университетами Старого и Нового Света. К тому же Кура-маро-тини снискала огромный успех в Европе и по договору переводила ему финансовый эквивалент его доли в этом мероприятии. Впервые в жизни он разозлился. Он держался прямо — и не собирался позволять, чтобы какой-то секретарь рудника наставлял ему рога!

Флоренс Уэбер-Биллер не отличалась чуткостью, чтобы заметить это. Кроме того, с этим, своим первым мужчиной, она позволила себе что-то вроде легкой влюбленности. Это привело к действиям, о которых она впоследствии более чем пожалела. Встречаясь с Терренсом Блумом, Флоренс провожала его стройное, атлетически сложенное тело жадными взглядами, ее глаза горели. И конечно же, Терренс этим пользовался.

Деловые партнеры и поставщики удивились, когда он вдруг стал позволять себе высказывать мнение и делать предложения — и Флоренс не одергивала молодого человека, а принимала его слова как манну небесную. Греймутские сплетники начали поговаривать о них, а Калев неожиданно для себя решил присмотреться к Терренсу. Молодой человек отвечал на его взгляды нагло — будь Флоренс более чуткой, она почувствовала бы нарастающее напряжение, которое, казалось, витало в кабинете, который она тогда еще, для проформы, делила с Калевом.

Однако окончательно страсти накалились в те выходные, которые Калев хотел провести с дружественным племенем маори. Обычно это племя жило в окрестностях Бленема, но в то время маори кочевали. Калев рассчитывал встретить их неподалеку от Пунакаки, однако оказалось, что друзья ждали его уже под Рунангой, то есть гораздо южнее и ближе к Греймуту. Поэтому у Калева не было причин ночевать в палатке после того, как он обменялся подарками с маори, поделился воспоминаниями о прошлых визитах и помузицировал. К этому времени Калев уже играл на нескольких маорийских инструментах и пользовался любой возможностью для того, чтобы получить новую порцию инструкций от тохунга племен. Пока они рассказывали, пели и танцевали, по кругу, конечно же, ходила бутылка виски, и Калев был уже не совсем трезв, когда вернулся домой в довольно позднем часу. Впрочем, слух его все еще работал великолепно, и звуки, доносившиеся из комнаты Флоренс, сложно было понять превратно.

Недолго думая, Калев толкнул дверь. Редко бывало, чтобы его по-настоящему охватывала ярость, но при виде Флоренс в объятиях ее наглого секретаря — здесь, в его собственном доме! — его подогретая алкоголем кровь вскипела. Разумеется, при этом он не стал распускать руки. Калев был джентльменом до кончиков ногтей. Какое-то время он стоял в дверном проеме, словно застыв, а Флоренс, покраснев от стыда, сидела молча. Терренс предпринял попытку заслонить ее собой.

— Мистер Блум, вы немедленно покинете мой дом и мою фирму, — спокойно произнес Калев, хотя внутри все кипело от ярости. — Я не хочу видеть вас в Греймуте. Если же кому-то другому придет в голову нанять вас, я воспользуюсь своим влиянием. Я скомпрометирую вас, поскольку мне, конечно же, придется сказать, что вы решили обогатиться за счет моей семьи. Впрочем, если вы исчезнете немедленно, я не сомневаюсь, что моя жена, конечно же, напишет вам хорошее рекомендательное письмо.

После такой речи Терренс Блум выглядел так же растерянно, как и Флоренс, а потом поспешно вылез из кровати. Калев не удостоил его ни единым взглядом, когда тот прошмыгнул мимо него, прижимая к себе одежду.

— Теперь насчет тебя, Флоренс… — Калев глубоко вздохнул. Это было труднее, и он не знал, сумеет ли действительно довести дело до конца, не выставив себя на посмешище. — Ты любишь этого типа или же речь идет о… воспроизводстве? — Последнее слово он словно плюнул ей в лицо.

Флоренс не позволила себя запугать и посмотрела на мужа с такой же яростью в глазах.

— Ты ведь не станешь отказывать мне в наследнике? — спросила она. — Твой отец, к примеру, был бы очень разочарован, если бы выяснил, что ты… — Она бросила многозначительный взгляд на нижнюю половину тела Калева.

Калев резко втянул воздух через зубы. Вечер с маори удовлетворил его лишь с точки зрения искусства, а другое желание, похоже, только обострилось. Обычно, наблюдая за танцующими военную хака мужчинами, он испытывал возбуждение и позже представлял себе одного из бойцов, чтобы удовлетворить себя. И теперь он попытался вообразить разрисованное мускулистое тело танцора, наложив его поверх приземистого тела Флоренс.

— Я не разочарую ни его, ни тебя, — произнес Калев и расстегнул штаны.

Только бы Флоренс не устроила дискуссию. Если он услышит ее голос… если она будет продолжать оскорблять его…

— Заткнись! — Калев закрыл ладонью рот Флоренс, когда та попыталась что-то сказать, и бросился на нее, заставив лежать тихо с помощью рук и коленей.

Калев пытался сосредоточиться на равномерном ритме хака, игре мускулов на теле танцоров… думал о сильных руках мужчин, метавших копья, об их блестящей, покрытой ароматным потом коже… К счастью, Флоренс не душилась, и он смог полностью отдаться своей фантазии. Сначала Калев испытал смутное чувство вины из-за того, что сделал ей больно, но потом отрешился и забыл об этом… Нельзя думать о Флоренс, нельзя… В голове продолжала звучать воинственная хака. Он был копьем в руке своего любимого танцора. А потом копье отпустили, чтобы найти цель…

— Мне жаль, — негромко произнес он спустя несколько мгновений.

Флоренс отодвинула его с себя, с трудом поднялась и, покачиваясь, пошла в ванную.

— Я должна извиниться, — произнесла она. — То, что я сделала, было непростительно. То, что сделал ты… Что ж, будем считать, что это был наш долг…

Больше Калев свой долг не исполнял, но теперь Флоренс тщательно следила за своими словами и поступками, не допуская по отношению к мужу бесцеремонности. Спустя несколько недель после той ночи она сказала ему, что беременна, и густо покраснела.