Нетленный прах - Хуан Габриэль Васкес

Вслед за этим он смял листок, скатал его в шар, уложил в камин поверх дров, и пошел искать, чем бы развести огонь, до того как пробьет час вечерней молитвы.

Французы сообщили, что потери германской армии под Ивом и в Армантьере превысили восемь тысяч человек. Британский кабинет министров из-за военных неудач ушел в отставку. Немцы дошли до самого сердца России и завладели всей Польшей, а на Балканах стерли с карты Сербию и открыли прямое сообщение с Турцией.

Ансола читал эти новости с театра военных действий и чувствовал, что и свою войну он проигрывает, однако эта мысль показалась чересчур легковесной и недостойной (впрочем, у каждого своя мера страдания). Тем не менее по сути это было именно так. Расследование застопорилось. Ансола пришел к неопровержимому выводу, что Рафаэль Урибе Урибе был убит в результате обширнейшего заговора, однако его убежденность наткнулась на вполне уже очевидное соучастие следователя Родригеса Фореро, и дело дальше не продвинулось ни на пядь. Ситуация угнетала его все больше. Ему всюду стали мерещиться враги. В «Олимпии» по указанию цензуры прекратили показ фильма Ди Доменико – он был официально запрещен, ходили слухи, что он вообще сожжен, и Ансола видел здесь руку заговорщиков, уничтоживших главную улику, которая прямо наводила на след истинных убийц. Но когда он произносил это вслух, когда рассказывал о своих подозрениях на людях, – при том что люди эти были немногочисленны, входили в его ближний круг и относились к числу его хороших знакомых или родственников, – он слышал в ответ: «Ты спятил».

Или в лучшем случае: «Воображение разыгралось».

Или даже: «Ты видишь врагов там, где их нет».

Ему говорили, что он сильно изменился – сделался угрюмым, молчаливым и замкнутым. Целыми днями просиживал он над папкой с делом Урибе, изучая материалы, пока не начинало резать глаза или ломить шею, словно он таскал сонного ребенка, – и теперь он знал наизусть все показания свидетелей и с беспокойством чувствовал, что знает всех этих людей и долго жил среди них. Ансола часто приходил к Хулиану Урибе, не раз он делал это во время декабрьских праздников и говорил ему о своем бессилии и горьком сознании провала. Брат генерала превратился для него в покровителя и советчика – в того, кто способен создать видимость защиты, ободрить нас, показать, что верит в нас и доверяет нам. Однако на этот раз он принял Ансолу с непроницаемым лицом. И спросил:

– Помните Любина Бонилью?

Еще бы не помнить бывшего начальника следственного отдела полиции. Человека, немедленно после убийства генерала взявшегося распутывать это дело и тотчас, по приказу Саломона Корреаля, отправленного в отставку якобы за то, что распускал антиправительственные слухи. Бонилья же уверял, что своей отставкой обязан собственной хватке – он-де слишком близко подошел к выяснению кое-каких неприятных истин. «Налетел, как мотылек на огонь, – говорил он Хулиану Урибе. – И сгорел».

– Прекрасно помню, – ответил Ансола.

– Ну так вот, он подошел ко мне сегодня после мессы. И мне подумалось, что вам полезно будет поговорить с ним.

– Разве он в Боготе? Я думал, его законопатили в Арауку, с глаз долой.

– Нет, он здесь. Не знаю, только ли вернулся или живет уже какое-то время, но он здесь, и ему остро хочется обсудить кое-что. Я сказал ему, чтобы обсудил с вами.

– И как же я с ним поговорю?

– Загляните перекусить в ресторанчик «Гата Голоса». Вы его там непременно встретите.

Ансола пришел в ресторан на проспекте Республики уже в шестом часу, однако генерала застал – тот сидел в одиночестве за столиком, одинаково удаленном и от окон и от большого зеркала на стене. Бонилья выглядел моложе своих лет. У него были маленькие уши и черные волосы такой густоты, что казались нарисованными, нависшие брови придавали его костистому лицу какую-то строгую угловатую упорядоченность, которая понравилась Ансоле. Приборы располагались на столе в безупречно симметричном порядке. Всякий, кто приходил поговорить с Бонильей, немедленно чувствовал этот порядок – порядок в нем самом, порядок на столе, порядок во всем заведении.

– Мое почтение, генерал, – поздоровался Ансола.

– Ну, вот он я, – сказал Бонилья. И поднял усталое лицо к вошедшему. – Черт возьми. Мне говорили, что вы молоды, но я не думал, что так молоды. Недаром же говорят, что юность бесстрашна, потому что не знает, что такое опасность.

– Я не знал, что вы в столице, – сказал Ансола. – Слышал, что вас куда-то услали.

– Да, меня какое-то время не было в столице. Но никто меня никуда не усылал. А просто я думал, что против меня могут предпринять кое-какие шаги.

За последние месяцы Любину Бонилье пришлось принять настоящие мучения. Через несколько дней после того как он бежал из Боготы и, постоянно озираясь и не зная, что ждет его за углом, прибыл в Сан-Луис, департамента Каука, его отыскали в этой глухомани. В муниципалитет пришла телеграмма, где Бонилье предписывалось вернуться в столицу и находиться в пределах досягаемости. «Этот приказ не имеет законной силы, – сказал Бонилья алькальду. – Я не преступник. Если следователю нужны мои показания, он должен попросить вас получить их у меня». Три дня спустя он узнал, что получено новое распоряжение – задержать его.

– Вас хотели арестовать? – спросил Ансола.

– По приказу губернатора. Подлежащему немедленному исполнению.

– И как же вы поступили?

Бонилья скрылся, что же еще ему оставалось? Ночью покинул городок, даже не прихватив с собой лекарств от своей болезни: потом их – в изрядно уменьшившемся количестве – передал ему путем хитроумных уловок один коллега. Бонилье никогда до этого не приходилось жить жизнью беглеца, а теперь вот довелось: покуда его друзья пытались выяснить, что именно ему вменяют в вину и чего следует ожидать, приди ему в голову сдаться, он несколько ночей провел под открытым небом, укрываясь от дождя под деревьями или в расщелинах скал, ел и пил то, что, рискуя собой, приносили ему добрые люди, и лишь изредка находил съемную койку, где можно было выспаться, не опасаясь стать добычей хищников. Однажды его чуть было не поймал отряд, посланный Пуно Буэнавентурой, начальником тамошней полиции, прославившимся своей безжалостностью: Бонилья проснулся от лая собак и успел убежать буквально в чем был. Босой и полуголый, питаясь тем, что Христа ради давали ему местные крестьяне, он горными тропами сумел добраться до Ибаге. И вскоре узнал, что генерал Корреаль назначил награду в триста тысяч песо тому, кто выследит и поймает его. Сомнений не оставалось: если его посадят за решетку, то не затем, чтобы предъявить обвинение, а чтобы однажды утром найти убитым от руки какого-нибудь наемного головореза.

И потому Бонилья вернулся в Боготу. И узнал там, что семья покойного генерала Урибе поручила Ансоле частное расследование. Это правда?

– Да. По просьбе дона Хулиана.

– Ну, хорошо. А скажите-ка, вы уже беседовали с Эдуардо де Торо?

– А кто это?

– Это тот, кто руководит Школой детективов[52]. Тот, кто был с Саломоном Корреалем, когда стало известно о нападении.