Ассасин - Симона Вилар

Все то время, пока дамы беседовали, служанка оставалась на лестнице в башне, следя за тем, чтобы их не побеспокоили. Но теперь она вопила не своим голосом, пока ее крик резко не оборвался.

Джоанна с Марией, взволнованные и растерянные, тут же поднялись, но после воплей Адибы стало тихо, и они решились подойти к двери, откуда начинался спуск на лестницу. Однако едва они прикоснулись к массивной створке, как та с грохотом распахнулась и перед ними темной тенью возник Абу Хасан, суровый и решительный, с зажатой в руке окровавленной саблей.

У Джоанны перехватило дыхание, но слуга аль-Адиля смотрел не на нее, а на Марию. Та охнула и стала отступать, пока не уперлась спиной в массивный парапет площадки башни.

Джоанна же осталась на месте и в какой-то миг позади Абу Хасана увидела отдувавшегося при подъеме Фазиля. Как ни странно, появление евнуха вернуло ей самообладание.

– Что это значит, Фазиль? Почему этот человек явился в женские покои, да еще и с окровавленным оружием?

Но в кои-то веки Фазиль был непривычно молчалив, смотрел исподлобья, в то время как Абу Хасан решительно направился к Марии.

– Как ты посмела прийти сюда, шлюха?

– Я решила навестить благородную даму, – справившись с первым испугом, произнесла Мария. – Сейчас ведь Ураза-байрам, когда надлежит наносить визиты. – И воскликнула, хватаясь за Джоанну: – О, сестра во Христе, спаси меня от этого цепного пса аль-Адиля!

Джоанна загородила собой гостью.

– Немедленно убирайся! Как ты посмел…

Но тот, не слушая ее и почти оттолкнув, схватил отчаянно завизжавшую Марию и, несмотря на ее сопротивление, поволок прочь. Уже выходя, он оглянулся на Джоанну, и та заметила, что его глаза были темнее покрывала, обрамлявшего его лицо.

Евнух Фазиль, заламывая руки, кинулся к Джоанне.

– О, что вы наделали, госпожа! Вас ведь предупредили, что никто не должен знать о вас, никто! О, я несчастный! Я должен был заподозрить, что эта змея Адиба способна на предательство.

Он стал выяснять у оторопевшей Джоанны, о чем она успела поведать наложнице Саладина, но та была слишком ошеломлена, чтобы отвечать по существу, а потом и вовсе замолчала, увидев на лестнице обезглавленный труп Адибы. Голова служанки валялась на площадке внизу, выпученные глаза смотрели, казалось, прямо на англичанку, и молодую женщину замутило.

Позже, когда не отходивший от Джоанны евнух все же смог ее успокоить, она сообщила суть своей беседы с Марией. Казалось бы, ничего существенного, просто обмен новостями, однако взволнованный Фазиль сразу куда-то заторопился. А вечером в покои Джоанны пришел аль-Адиль. На этот раз он не улыбался – был мрачен.

– Абу Хасан и Фазиль все мне рассказали. Признаюсь, я не ожидал подобной беспечности от женщины, какую считал разумной и предусмотрительной. И теперь у нас лишь один выход: надо вступить в брак как можно скорее.

Джоанна замерла. Ее словно накрыло ледяной волной, а мысли разлетелись, как испуганные птицы.

– Нет! – все же смогла выдавить она и умоляюще сложила руки.

Черные брови аль-Адиля сурово сошлись к переносице. Он резко взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

– Считайте, что я не расслышал этого «нет»! А теперь пусть женщины проведут сегодня для вас ночь хны [58]. Завтра, еще до полудня, мы совершим брачный обряд.

Он вышел, не оглянувшись и не обратив внимания на то, как Джоанна упавшим голосом повторила:

– Нет! О нет!

Сердце Джоанны билось гулко и больно, глаза ее застыли, она не обращала внимания, что делают с ней прислужницы. Их улыбающиеся лица то возникали перед ней, то удалялись, пока они умащивали ей волосы, подводили глаза и брови. Англичанка даже не возражала, когда прислужницы покрыли ее руки хной, потом стали той же хной выводить кисточкой на ее запястьях и до локтей красивые изогнутые узоры. В ее покое зажгли множество свечей. Голова будущей невесты была покрыта ярко-красной вуалью, сквозь которую она могла видеть, как прислужницы пляшут перед ней под ритмичные удары бубна и вторящую им тягучую мелодию флейты.

Джоанна, казалось, ничего этого не видела и не слышала.

«Я пропала!» – в тихой панике думала молодая женщина, пропуская мимо ушей слова Фазиля, переводившего песню, которую сильным низким голосом исполняла пожилая, сильно накрашенная певица.

– Она поет о том, что любовь – это желанный недуг. И даже те, кто еще не болен, не в силах избежать этой болезни, а кто заболеет – не умрет. Ибо любовь – краеугольный камень всего.

Любовь – недуг? О, Джоанна давно больна этой болезнью, но ее причиной является отнюдь не тот, кто завтра собирается назвать ее своей женой. И, думая о брате султана, Джоанна сжималась от панического страха.

– Были ли вести от крестоносцев? – резко спросила она евнуха.

Тот развел руками. Нет, он ничего не знает об этом.

– Тогда пойди и узнай!

Джоанна прикидывала в уме: итак, в течение нескольких дней, пока она ехала в Иерусалим, Пиона должна была скрываться в покоях леди де Ринель в ожидании совета. Потом совет… Значит, еще день или два, пока все утрясется и крестоносцы придут к какому-то решению. Как бы ни гневался Ричард, ему все же придется смириться с их волей. Против своих соратников он не пойдет, а те вряд ли поддержат его тайный план о союзе с братом султана путем брака с христианской принцессой. Даже во всем верный Ричарду Гвидо де Лузиньян не придет в восторг, узнав, что королем Иерусалимского королевства будет не он, а тот, кто станет супругом Иоанны Плантагенет, – сарацин аль-Адиль. Но в любом случае уже истекло немало времени, наверняка рыцари пришли к какому-то решению. От них уже вот-вот должен явиться посланец! Поэтому Джоанне просто надо выиграть время. В любом случае она не станет супругой аль-Адиля. Она замужем, а жених – иноверец, их союз ни под каким видом не может быть заключен, и леди де Ринель просто не имеет права выдавать себя завтра за новобрачную.

Фазиль все не возвращался, Джоанна в нетерпении стала метаться из угла в угол, пока не заметила, что находившиеся рядом женщины прекратили веселье и озадаченно смотрят на нее. Благородная дама не должна выказывать свои страхи перед прислугой, но Джоанна уже еле сдерживалась. Все эти курившиеся приторные благовония, розовые и зеленые сласти, какими были заставлены столики, яркие огни свечей и улыбающиеся лица напоминали ей, что она по сути пленница и ей никто не придет на помощь.

– Даниэла, выгони их всех!

Сама же кинулась в опочивальню, упала на колени перед распятием и стала жарко молиться.

Пожилая армянка, видя состояние госпожи, тоже заволновалась, но не утешила, а только усугубила отчаяние Джоанны, когда стала ворчать, что вот теперь они все по милости королевы Сицилийской оказались в опасности.