Черный передел - Алла Бегунова

По счастию, ханский дипломат, знакомый с европейским этикетом, отнесся к просьбе красавицы благосклонно. Вообще, после сеансов белого мага в нем просыпался невероятный интерес к жизни. Хотя сейчас Аржанова пребывала перед ним в скромном татарском наряде, мурахас невольно вспоминал их первую встречу на дипломатическом обеде у князя Потемкина. Ее изумрудное платье с глубоким декольте и корсажем, приподнимающим груди, выигрышно подчеркивало прелестные формы. Любвеобильное сердце Али-Мехмет-мурзы навек запечатлело русскую путешественницу именно в том чудесном виде.

Бекир чуть не взбесился, когда узнал, что отец решил передать русским почти половину их огнестрельного арсенала: два ружья и один пистолет. Поначалу он возражал, говоря, что отряд госпожи Аржановой и князя Мещерского снабжен стволами достаточно. Однако Али-Мехмет-мурза, сверкнув глазами, поднялся с места и грозным, властным голосом, которого младший сын давно от него не слышал, произнес: «Я так сказал!» Ружья тотчас принесли. Николай, вызванный в комнату, тщательно обследовал оружие и признал его техническое состояние удовлетворительным.

И снова обрадовалась Анастасия своей удаче. Сегодня те, у кого она просила помощи, охотно шли ей навстречу…

Авраама Вирковича она увидела сидящим в беседке во дворе его усадьбы. На свежем воздухе он проводил урок чтения и письма с четырьмя внуками. Мальчики восьми-девяти лет писали мелом на черных досках под диктовку старца какие-то древнееврейские изречения. Философу и историку пришлось отвлечься от этого занятия. Он отпустил учеников на полдник. Они, обрадовавшись, убежали. Анастасия заняла место одного из них на подушке перед шестигранным низким столиком.

После обмена приветствиями, Виркович приступил к традиционной восточной беседе:

– Все ли хорошо в доме вашем?

– Спасибо, все хорошо.

– В добром ли здравии вы и ваши люди?

– Да. Слава богу, мы живы и здоровы.

– Довольны ли вы нашим гостеприимством?

– Очень довольна.

– Куда теперь лежит ваш путь?

– Пока я намерена остаться в Чуфут-кале.

Здесь ритуальная беседа дала сбой. Караимский мудрец не ожидал подобного ответа, насупился и надолго замолчал. По-видимому, он надеялся, что Аржанова поймет намек и сообщит о скором отъезде. Анастасия разглядывала узор, выложенный разноцветными деревянными планками на крышке стола и тоже не произносила ни слова. Женщина в темном платье и платке, закрывающем лоб, щеки и шею, подала им кофе. Она бросила на Аржанову мимолетный взгляд и усмехнулась. По ее мнению, пришельцы с далекого Севера вели себя совершенно неприлично: разве может женщина одна находиться в гостях у мужчины?

– Наш город жил тихой и спокойной жизнью, – наконец заговорил старец, нервно поглаживая свою великолепную волнистую бороду. – А следом за вами сюда пришла война.

– Неужели кто-то из караимов пострадал? – Аржанова пригубила чашку кофе.

– Такого нет.

– Ну вот видите.

– Однако ваши опасные действия продолжаются. Вы запретили открывать ворота, собираете какой-то отряд, проверяете усадьбы…

– Ожидается еще одно нападение.

– Я помог вам вчера. Но сегодня категорически протестую!

– Отлично, достопочтенный Авраам-эфенди, – невозмутимо ответила ему Анастасия. – Новый штурм крепости готовит Казы-Гирей, двоюродный брат хана и главарь здешних бунтовщиков. Пожалуйста, мы откроем вам ворота. Езжайте к нему в Бахчисарай, расскажите о вашем протесте. Может быть, это остановит его…

– Я осуждаю братоубийственную бойню! – с пафосом произнес Виркович.

– Не мы ее начали.

– Это неважно. Кровопролитие падет тягчайшим грехом на всех, – караим наставительно поднял палец вверх и грозно повторил: – Да-да, на всех!

– Что ж, я отвечу за него перед Богом.

– И вам не страшно?

– Нет. Если я остановлю фанатиков и террористов, готовых уничтожать ни в чем неповинных людей, то Бог простит меня…

Не сразу нашелся почтенный старец, что сказать на слова русской путешественницы и долго смотрел на нее из-под насупленных бровей.

Очень редко соплеменники – и уж тем более – женщины – осмеливались спорить с ним. Всех обезоруживал философ потоком своего красноречия. Караимы по простоте душевной его побаивались, хотя и уважали: за ученость, за преклонный возраст, за богатство и положение в обществе. Они могли не соглашаться с собирателем древних рукописей и даже ругать его за глаза, но открыто ему не перечили, предпочитая сопротивляться его инициативам – порой совершенно фантастическим – пассивно, без публичного обсуждения и резких поступков.

Философ обитал в книжном, выдуманном мире с отвлеченными понятиями о добре и зле, а также – о неизмеримой ценности каждой человеческой жизни. Их Виркович почерпнул в религиозных манускриптах прошедших столетий. Его представления о крымско-татарских реалиях сейчас пришли в ужасающее противоречие с этими изысканиями стародавних учителей нравственности и морали.

Авраам-эфенди понимал, что в чем-то русская права. Одно дело – рассуждать о всеобщем благе народа с просвещенным правителем стабильно развивающегося государства. Другое дело – взывать к милости мятежников, силою захвативших власть. Неизвестно, что придет в голову тому же Казы-Гирею, который прекрасно осведомлен, что караимы всегда поддерживали его венценосного родственника, он брал у караимских коммерсантов большие суммы в долг.

Книги, неизменные друзья Вирковича, снова выручили его в трудный момент.

Он схватился за фолиант, который лежал перед ним на столе и откуда он прежде диктовал поучения внукам. Лихорадочно перелистав страницы в толстом томе, он подобрал подходящую цитату и, торжественно прочитав ей выдержку, делая акцент на некоторых словах, попросил Аржанову вдуматься в смысл вековой мудрости его предков. Молодая женщина согласилась. Потом они поговорили о законе единства и борьбы противоположностей, коего необычную трактовку данная цитата и содержала.

Но слишком мало времени оставалось у Анастасии для бесед на сугубо научные темы. Прощаясь, она посоветовала седобородому старцу отнестись к предстоящим событиям философски. Во-первых, услышав выстрелы, на улицу самому не выходить и удерживать от того же своих внуков, детей, жен и наложниц, во-вторых, разъяснить ситуацию соседям, уверив их в громадном превосходстве защитников крепости над их противниками. В-третьих, во время боевых действий ни в коем случае ворот не открывать, кто бы сюда к нему ни просился…

А все-таки настроение караим ей здорово испортил. От тех простых вещей, что обязательно сыграют важную роль в жесткой схватке, пытался он увести Анастасию в эмпиреи, далекие от бытия людей, навязать мысли, волю к победе ослабляющие. Зачем? Неужто из одного желания быть не таким, как все?…

Надвинув феску низко на лоб и завернувшись в кисейную накидку «маграма» так, чтобы лица ее не было видно, Анастасия скорым шагом шла от усадьбы Вирковича к Большим воротам крепости. Она старалась держаться поближе к стенам домов и заборам, уступать дорогу мужчинам, прятать от них глаза, отворачиваться, горбиться и вообще – походить на мусульманку: существо бесправное, забитое навсегда испуганное.